— Я рад видеть, что общество в Симбирске и губернатор умеют жить весело и со вкусом, — сказал Пушкин. — Однако мне надо готовиться в дорогу. Сегодня в ночь я намерен отправиться в Оренбург.

Загряжские посетовали, что пребывание Пушкина в Симбирске было столь недолгим, и уговаривали поэта обязательно к ним заехать на обратном пути. Прощаясь, Александр Сергеевич не обошёл благородную девицу Кравкову, которая в ответ жалко улыбнулась и ничего не сказала.

Коляска и всё, что было при ней, сохранились на подворье гостиницы Караваевой самым лучшим образом. По просьбе постояльца, которого она на этот раз встретила без всяких подозрений, Анна Петровна послала слугу на почтовую станцию, чтобы к гостинице подали лошадей. Тем временем Пушкин поднялся к себе в номер, забрал оставленные вещи, затем подошёл к окну, в котором сияла полная луна. «Даст бог, по сухому пути и лунной дороге к утру буду в Усолье. Только бы ветер не нагнал дождливую погоду».

Во дворе ямщик заканчивал запрягать лошадей. Ему помогал гостиничный слуга, который фонарём осветил Пушкину внутренность коляски, куда тот поместил свой саквояж, погребец с дорожной посудой, сахаром и чаем, затем обосновался сам и остался доволен.

— Что, барин, пора?

— Трогай, — сказал Пушкин.

Кони легко вынесли коляску со двора, город ещё не отошёл ко сну, окна особняков на Большой Саратовской были освещены, но скоро главная улица закончилась, в предместье было темно, и только возле кабака вокруг костра под балалайку плясали нетрезвые люди. Пушкин приучил себя в дороге коротать время в дремотном состоянии, между явью и сном. И, выехав за городскую заставу, укутался пледом и смежил глаза, предвкушая, что ему привидится Натали.

Однако забыться ему не удалось: коляска остановилась, раздалось фырканье лошадей и удивлённый голос ямщика:

— А тебе что не спится?

Пушкин выглянул из коляски и увидел зайца, который стоял, пошевеливая ушами, столбиком посреди большака и, казалась, не собирался с него уходить. Ямщик взмахнул бичом, свистнул, и серый, совершив громадный прыжок, преодолел обочину и помчался по луговой отаве в сторону зарослей кустарника.

Александр Сергеевич к дурным приметам относился с недоверчивостью, но не исключал того, что некоторые из них сбываются, и когда ему на пути попадался поп, то старался обойти его стороной, но зайца не обежишь. «Жаль, что я не борзая собака, — с лёгкой насмешкой к себе подумал он, — а то бы непременно его затравил».

Случай с зайцем не помешал ему задремать, а затем и заснуть, и только на третьей станции его разбудила ругань ямщицкого старосты, который стыдил пьяного ямщика.

— На что ты такой годен? Ты ведь на облучке не усидишь! Ступай отсель, пока я тебя кнутом не опоясал!

«Вот оно! — сквозь расступающуюся дрёму пришло на ум Пушкину. — Не напрасно этот проклятый заяц явился мне на пути».

— Что там стряслось?

— Сейчас ямщик будет, барин, вот только армяк подпояшет.

— Давай его сюда! — потребовал Пушкин и, приглядевшись к ямщику, рассердился. — Да он слепой!

— Ну и что, ему не впервой ямщичить, справится с одним оком.

— Ты что, мою подорожную не видел? — вскричал Пушкин. — Я по высочайшему повелению!

— Не изволь гневаться, барин, — испугался староста. — Кажись, мой сын подошёл. Садись, Антипка, вот тебе мой кнут.

Счастливого пути, барин!

Коляска ходко двинулась по большаку, Александр Сергеевич успокоился и опять погрузился в сон. Очнулся он от того, что кто-то дыхнул на него смрадом. Почти в упор на него воззрилась мужицкая рожа с горящими, как угли глазами.