С визитом следовало отправляться верхом на коне. В жандармской команде за штаб-офицером числился вороной мерин, который сейчас стоял возле коновязи, но явленный приказчиком Бенардаки «орловец», осёдланный, в прекрасной светло-синей сбруе, согласно сочетавшейся с гнедой мастью коня, мгновенно покорил сердце Эразма Ивановича, он шагнул к приказчику и вдруг вспомнил, что этот конь — взятка откупщика, и на какое-то время замешкался.

— Извольте, ваше высокоблагородие, получить купчую, — прогнулся приказчик. — А это расписка бывшего хозяина о долге господину Бенардаки.

Стогов мельком заглянул в бумагу — семьдесят шесть рублей. Одна сбруя тянула на гораздо большую сумму, но купчая в корне меняла смысл происходящего, теперь это был уже не наглый посул, то бишь взятка, а торговая сделка, коих в том же Симбирске свершается за день бесчисленное множество.

Подполковник смело сунул сапог в стремя, взлетел на коня, взял в руку поводья и буркнул:

— Пусть Дмитрий Егорович зайдёт ко мне подписать бумаги и получить расчёт.

Губернаторский дворец, как именовали симбиряне двухэтажное здание на краю Соборной площади, дворцом можно было назвать только с натяжкой. Это был большой дом с балконом, у некоторых симбирских дворян деревенские усадьбы были побольше, но это была резиденция начальника губернии, а столь высокопоставленная особа иначе, как во дворце, обитать не могла. Поэтому людская молва, склонная к преувеличениям, так и нарекла обиталище статского советника Загряжского, которому верный камердинер тотчас донёс, что внизу, позвякивая шпорами, разоблачается штаб-офицер Симбирской губернии.

Александр Михайлович быстро разложил на столе бумаги, взял свежее гусиное перо и сделал на лице значительную мину человека, занятого умственным трудом. Прошла минута, другая, губернатор уже устал изображать занятого человека, как дверь распахнулась и камердинер, не переступая порога, важно возгласил:

— Штаб-офицер Корпуса жандармов подполковник Эразм Иванович Стогов.

Загряжский поднялся с кресла, вышел из-за стола и, сияя приветливой улыбкой, встретил Стогова посередине комнаты.

Они обменялись почтительным рукопожатием, и губернатор увлёк гостя к низкому столику, где усадил на банкетку, а сам устроился с противоположной стороны на стуле и слегка отодвинул в сторону вазу с цветами.

— Мой предместник завёл при дворе прекрасную оранжерею. Раньше я был к цветам равнодушен, но сейчас уверился, что розы способствуют вдохновению. Из Петербурга порой поступают столь путаные вопросы, что разобраться с ними можно только в порыве вдохновения, разумеется, не поэтического, а канцелярского…

Александр Михайлович тонко улыбнулся, призывая собеседника продолжить начатую им тему об иге петербургского казённого канцеляризма, довлеющего над мыслящими на современный лад губернаторами, но жандарм не подхватил брошенную ему ниточку и сухо произнёс:

— Должен вас предупредить, господин губернатор, что в Симбирск на днях явится ревизия по рекрутскому присутствию.

— Меня сие не касается, — довольно легкомысленно объявил Загряжский. — В рекрутском присутствии президентом вицегубернатор, но он, кажется, ещё ни разу от ревизий не пострадал. А вы к нам откуда перевелись служить?

— Я был по морскому ведомству, но судьба позволила определиться в жандармы.