После посещения губернатора следовало отписаться в Петербург, сообщить о своём вступлении в обязанности штаб-офицера губернии и резюмировать впечатления от визита к губернатору. Важно было не обмишулиться с первым донесением: Дубельт предложил выбрать ему любую письменную форму для отчётности, и, поразмыслив, Эразм Иванович решил облекать свои сообщения в письма, дабы избежать сухости в языке изложения и придавать набившим оскомину фактам повсеместного безобразия доверительность и даже игривость. Стогов по своему опыту знал, если начальник закончит чтение документа с лёгкой улыбкой, то можно быть уверенным, что автор уже заслужил его благосклонность, от которой не так уж и далеко до реальной награды.

Бумагу, которая лежала у него на столе, Эразм Иванович посчитал слишком тёмной и грубой для первого сообщения в Петербург, но в шкафу у него имелся некоторый запасец китайской бумаги, вывезенной им из Иркутска, матовой белизны, с водяным знаком иероглифа, символизирующим почтение к сильным мира сего. Стогов встал из-за стола и встретился взглядом с ухмылкой дежурного унтер-офицера.

— Что у тебя? — поморщился подполковник.

— Явились две барыни. Просят принять.

— Кто такие? По какому делу? И перестань ухмыляться!

— Виноват, ваше высокоблагородие, — унтер-офицер приблизился к столу. — Пришли сёстры министра Дмитриева. Просят принять.

Стогов вопросительно глянул на явившегося вместе с унтер-офицером старшего канцеляриста.

— Капризные будут особы, ваше высокоблагородие, — доложил Сироткин. — Ихний брат Иван Иванович Дмитриев, известный поэт и баснописец, был министром юстиции, а это его сёстры. Возомнили себя тоже особами второго класса, если брат — действительный тайный советник. Никому не кланяются, исчванились вконец, губернатора обозвали петербургской мелочью…

— Как хоть их зовут? — перебил его Стогов. — Раз пришли, придётся принять.

— Имён их никто не знает, говорят, что Дмитриевы, одна — Покровская, другая — Московская, по улицам, где они и состарились барышнями в своих домах.

— Пусть войдут, а вы сгиньте!

Столь высоко мнящих о себе барынь Эразм Иванович принял с обвораживающей вежливостью. Но сёстры министра её не заметили и, усевшись на предложенные им стулья, потребовали отрешить от должности помощника полицмейстера Филиппини, который уже давно стакнулся с симбирскими жуликами, смотрит сквозь пальцы на творимые ими бесчинства и с каждого украденного у честного обывателя рубля имеет полтинник прибыли.

— Ваши обвинения, сударыни, пока голословны, — вклинился в их трескотню Стогов. — Для столь громкого обвинения нужно предъявить доказательства.

— Какие ещё доказательства? — всплеснула руками Дмитриева-Покровская. — У меня воры повалили забор и весь снег под окнами истоптали.

— А у меня окно выдавили и тоже снег весь истоптали вокруг дома! — поддержала сестру Дмитриева-Московская. — Сосед видел, как от меня через забор сиганул громадный человек в бекеше.

— Тогда скажите, что у вас украдено? — улучив паузу, сказал Стогов.

Сёстры переглянулись, на какое-то мгновение замешкались и враз заговорили:

— Откуда нам зимой знать, что пропало? Вот летом будем перебирать укладки, кража и обнаружится.