Покончив с завтраком, Загряжский сел в кресло за рабочий стол и стал подписывать разные бумаги, совсем их не читая, лишь изредка спрашивал, если бумага была большой, о чём в ней идёт речь. Иван Васильевич объяснял и губернатор подписывал, не сомневаясь, что в этот момент он занят умственной и важной для судеб губернии деятельностью. В этот час беспокоить его не полагалось, о чём знали все, а тем, кто не ведал, объясняли жандарм при входе и камердинер, безотлучно околачивающийся в губернаторской приёмной. Загряжского вполне устраивало, что благодаря этому порядку, все были уверены, что губернатор не бьёт баклуши, а работает, следовательно, радеет об общественной пользе.

Наконец бумаги были подписаны, Иван Васильевич удалился в канцелярию, а Загряжский принял первого назначенного на этот день посетителя. Это был архитектор Михаил Петрович Коринфский, невзрачный сутулый человек в круглых очках, сильно тушующийся в присутствии сановных особ.

— Разрешите представиться, ваше превосходительство, — произнёс архитектор, — по случаю переезда в Казань к новой должности архитектора Казанского университета.

— И вы покидаете нас, дорогой Михаил Петрович! — воскликнул губернатор. — Ваш отъезд — большая для нас потеря. Садитесь, прошу вас, вот в это кресло, здесь покойнее. Ну-с, в каком положении вы оставляете наши дела?

Здесь надобно уведомить, что Загряжскому от его предшественников досталось незавершённое и многотрудное дело — строительство Троицкого собора, к возведению которого приступили 25 июня 1827 года в день рождения императора Николая I. Полгода назад были завершены все виды работ, кроме росписи стен, сводов, колонн, а также установки киотов и иконостаса. В этот же день была заведена Бархатная Книга, в которую заносились имена тех, кто своими пожертвованиями принимал участие в возведении храма. Среди имён жертвователей Загряжский отсутствовал, видимо, он полагал, что вполне достаточно было и того, что храм возводился во время его губернаторства.

— Моего наблюдения за строительством дальше не требуется. Всю необходимую документацию я передал по описи казначею комитета по строительству Льву Борисовичу Плотникову.

Александр Михайлович задумался, решая про себя какой-то важный вопрос, затем открыл ящик стола и достал несколько листов бумаги.

— Вы не находите, Михаил Петрович, что Симбирск, не говоря уже об его окраинах, каких-нибудь Тутях, даже в своей центральной парадной части выглядит непрезентабельно и по-провинциальному затрапезно?.. Хотелось бы его как-то разнообразить, украсить, что ли.

Коринфский был твёрдокаменным сторонником архитектуры классического стиля, мыслил коринфским и дорическим ордерами, колоннами, фризами, капителями и мог предложить только это. Однако у губернатора были свои идеи, и он рискнул поделиться ими со всероссийски известным зодчим. Как всякий начинающий автор, он испытывал неловкость и опасение, что его труд не будет должным образом оценен.

— Вот здесь я отразил некоторые свои идеи, — волнуясь, сказал Загряжский и протянул архитектору лист бумаги. — Как видите, это скамейка, а почему бы и нет?.. Начинать нужно с малого. Так вот, я предполагаю, что скамейка будет выполнена в металле и установлена на Венце, где открывается такой волшебный вид на Волгу. Это будет моим даром Симбирску, почином к улучшению жизни городских обывателей. Начальник полиции мне обещал, что от своего имени установит скамейку и металлический столб с фонарём. А вот тут табличка с именами жертвователей.

— Что же, проект достойный и понятный каждому обывателю. Мне самому не нравится, ваше превосходительство, что наши мещане всегда норовят залезть на скамейку с грязными ногами, лузгают семечки. Возможно, их остановит от непотребства ваше искусство, а достоинство проекта несомненно.

Александр Михайлович был польщён похвалой маститого зодчего.