– Ямщик, не гони лошадей, – сказал Шумов. Таксист удивленно обернулся, и Шумов добавил: – Это не тебе. Ты, Саша, большой оптимист, – это уже было явно сказано мне. Я только не понял, почему я и ямщик, и большой оптимист – в одном флаконе. Шумов мне объяснил: – С Тамарой все в порядке. Она живет в каком‑то из тыквинских коттеджей, ей привозят еду из ресторана, а послезавтра они с Тыквой поедут на охоту. Если погода будет приличная. Так что у Тамары приличная культурная программа. С тобой, Саня, все немного сложнее.

– Со мной?

– С тобой, с тобой, – подтвердил Шумов. – Тамара интересует Тыкву, его к ней влечет. А к тебе его не влечет. К тебе у него нет больше пламенного чувства.

– Ну и слава богу, – с облегчением вздохнул я.

– С одной стороны, слава богу, – согласился Шумов. – А с другой стороны – многие лета дьяволу. Потому что про чемодан с деньгами и про чемодан с алмазами Тыква не забыл. Он по‑прежнему хочет их получить назад. Тамару с крючка сняли за красивые глазки, ей повезло. Твои глаза, – Шумов внимательно посмотрел мне в лицо, – нет, они произведением искусства не являются. Тыква переложил на тебя всю ответственность за мухинскую аферу.

– Но я же... – у меня перехватило дыхание. – Я же тут никаким боком! Это Тамара меня с ним познакомила! Это у нее был интерес в Мухине, потому что он у нее квартиру хотел купить! А я?! А мне?! У меня‑то никакого интереса в этом не было! Пятьсот баксов мне Мухин обещал! Всего‑навсего!

– А в чемодане было двести пятьдесят тысяч, – зевнув, сообщил Шумов. – Что называется, ощутите разницу.

Таксист бросил на меня через плечо сочувственный взгляд. А я сидел и пытался осознать тот факт, что угроза быть пущенным на фарш плавно перешла с Тамары, черт бы ее побрал с ее глазами, умом и прочими достоинствами, на меня.

– Тыква умно сделал, – продолжал вещать Шумов. – У Гиви теперь нет никаких оснований лезть в тыквинские дела. А у тебя, Саня, есть три дня, чтобы вернуть тыквинские бабки.

Таксист то ли зарыдал, то ли злорадно захихикал. Я с ненавистью посмотрел на него.

– Я нашел им Мухина, – сказал я. – Пусть мертвого, но других в тот вечер не продавали. Все, больше я ничего сделать не смогу. Пусть хоть четвертуют меня, пусть распинают...

– Я передам Тыкве твои пожелания, – сочувственно кивнул Шумов. – Кстати о теле Мухина. Если помнишь, банда Треугольного упорно ищет это самое тело. Зачем?

– Понятия не имею, – буркнул я. Напоминание о том, что, кроме бандитов Тыквы, существуют еще и бандиты Треугольного, не добавило мне радости.

– Если они его ищут, значит, в нем есть какая‑то ценность, – пояснил Шумов. С логикой у этого мужика все было в порядке, но только где тут практическая выгода для меня, несчастного? – И у меня была такая мысль, – сказал Шумов. – Узнать, куда Тыква девал мухинское тело, и предложить это тело Треугольному. За двести пятьдесят тысяч долларов. Только не надо смотреть на меня, как на психа!

– А как еще на тебя смотреть?

– Проблема не в сумме, мы бы сторговались по ходу дела. Проблема в том, что мухинского тела у Тыквы нет.

– Еще бы, – сказал я, слегка удивившись шумовской наивности. – На хрена ему труп? Да еще без красивых глазок? Он его уже давно где‑нибудь закопал. Или просто сбросил в реку.

– Он утверждает, что вообще без понятия насчет трупа. Он помнит, что ты привез труп на «Форде», а потом вроде как вывалил его на асфальт. Но что куда делось потом – и Тыква, и его люди признавать отказываются.