– Пожалуй, мы пойдем, – задумчиво произнес Шумов. – Вы нам очень помогли...

– Марина, – представилась женщина. – Меня зовут Марина. Хотя вы же знаете. Вы в милиции все знаете.

– Это верно, – деревянным голосом произнес Шумов. – Мы все знаем. И наше служебное расследование будет доведено до конца. Всего хорошего, Марина.

Он взял меня под руку, вывел за дверь, потом мы спустились по скрипучей лестнице вниз, потом мы завернули за угол, и только тут Шумов остановился и доступно объяснил мне при помощи слов и жестов, кто я такой после всего, что я сделал с мухинским телом.

А чего объяснять? Я и так все про себя знаю.

Глава 10

Эксперт по «мокрухе»

1

Когда запас слов и жестов у Шумова иссяк, он отпустил мою куртку, отдышался и, как бы подводя итог всему вышесказанному, пробурчал, глядя в покрытый лужами асфальт:

– Я, конечно, понимаю – вышибала из кабака, что с тебя возьмешь... Ну хоть какая‑то интуиция должна быть! Ну что‑то должно было в тебе шевельнуться, когда увидел ключ у него на шее!

– Никакого ключа я не видал. Я вообще старался на него не смотреть, – вяло оправдывался я. – Ему же в лицо выстрелили... И там вместо глаза такое было...

– Какие мы нежные! – фыркнул Шумов. – На шею посмотреть было боязно, а попасть «на счетчик» за двести пятьдесят штук тебе не боязно?

Я попытался представить двести пятьдесят тысяч долларов, но цифра эта оказалась настолько чуждой мне, настолько оторванной от моей реальной жизни, что у меня ничего не получилось. Я понял – да, я действительно не боюсь попасть «на счетчик» за двести пятьдесят штук. Как можно бояться того, чего не можешь представить?

Поймать такси на Пушкинской было проблематично даже днем, поэтому мы шлепали минут десять по лужам, прежде чем вышли к трамвайной линии. Дождь кончился, но порывы ветра все еще стряхивали с веток холодные капли, минут через пять ожидания трамвая я понял, что дрожу от холода. Шумов поднял воротник пальто, но, видимо, это не очень помогало, потому что вид у него был как у большого нахохлившегося воробья, обиженного злой осенней погодой.

– Значит, надо искать тело гражданина Мухина, – говорил Шумов, поглядывая в сторону возможного появления трамвая. – У которого на шее золотой ключик. А потом еще нужно будет искать дверцу, которая открывается этим ключиком. Тут все понятно. Непонятно, при чем тут Треугольный, он же Хруст. Непонятно, что это вообще за компания, откуда они узнали про ключ на мухинской шее... Есть какие‑нибудь идеи? – Шумов вопросительно посмотрел на меня.

Идея у меня была все та же – поскорее свалить отсюда в какое‑нибудь теплое место, принять граммов по пятьдесят коньяку и завалиться спать. Но вслух я ее не высказал – слишком уж это все было банально.

– С идеями у нас бедновато, – сделал вывод Шумов, налюбовавшись на мою синюю от холода физиономию. – У меня тоже по такой погоде как‑то ничего больше не рождается...

– А что там с картиной? Ты пялился на нее, как будто это была «Джоконда». И приговаривал: «Интересно, интересно...»

– Неудачное сравнение, – Шумов стал постукивать ногой о ногу. – Если бы это была «Джоконда», я бы на нее и не взглянул. Чего я там не видел? Я вообще считаю, что это не портрет, а средневековый рекламный плакат стоматологического кабинета. А у Марины Мухиной картинка поинтереснее была.