– Я слышал про сволочь, – сказал я, устало плюхаясь на табурет. – Готовиться‑то к чему?

– Кастрировать тебя хотел, – признался Карабас, выпрямляясь и автоматически хватаясь за бутылку с коньяком. – Еще бы и язык твой лживый отрезать...

– Лживый? Уточните, пожалуйста...

– Нет никакого отдела общественного питания в ГУВД! – рявкнул Карабас так, что клиент, мявшийся у стойки с полусотенной купюрой, мгновенно ретировался. – Лапши мне на уши навешали вчера... Бегал я тут перед вами как мальчик!

– Это не я, – напомнил я Карабасу. – Это не моя идея. Иди кастрируй того парня, который тебе заливал. Он, кстати, должен был меня здесь ждать.

– Он и ждет, – подтвердил Карабас. – У меня в кабинете сидит.

– А что ж ты на него с ножом не бросаешься?

– Я что, псих? У него ведь ствол...

– У меня тоже, – сказал я и продемонстрировал Карабасу Олегов пистолет. С глушителем. Карабас стал бледен, как свежая побелка, и избавился от этого цвета, лишь залив в себя рюмку коньяка.

– Иди отсюда, – посоветовал он мне. – Тот псих, да и ты такой же. Я, кстати, вспомнил эту гнусную рожу из отдела общественного питания... – Карабас презрительно скривился. – Фотография была в газете: разыскивается опасный аферист...

– У тебя глюки, – грустно вздохнул я. – Другая была фотография в газете, а у меня никогда не было родственников в ГАИ, и про Лисицына тогда ты ошибся... У тебя просто хреновая память на лица, Карабас. Запомни это. Если сможешь.

– У меня плохая память на лица? – Кажется, Карабаса задело за живое. Он хлопнул еще одну рюмку коньяка, послал подальше еще одного клиента и повернулся ко мне. – Плохая память? Как же! Того белобрысого кента в позолоченных очках, который с тобой на прошлой неделе тут сидел, – я его вспомнил! Не сразу вспомнил, но вспомнил!

– Ну да, – удрученно закивал я головой. – Ты вместе с ним ездил в пионерский лагерь двадцать лет назад.

– Нет, никакой не лагерь... Я его почему не сразу узнал? Потому что я больше не с ним общался, а с его сестрой. Сестра у него была. Звали вроде бы Марина.

Я уже двинулся было в сторону карабасовского кабинета на встречу с Шумовым, но тут притормозил:

– Сестра? Марина?

– Ясный перец! А этот хмырь в белом костюме, который с тобой сидел, – это ее брат младший. Давно я его не видел, да и раньше‑то не особенно мы с ним общались. Марина – та совсем другое дело.

– Что это значит – другое дело? – Я снова сел на табурет.

– Компанейская была девка! Нам тогда лет по шестнадцать‑семнадцать было, с улицы не вылезали... Ну и она с нами. Если водку пить, так и она со всеми, если в ларек за сигаретами залезть – так и она со всеми...

– Банда малолетних преступников, – сделал я сам собой напрашивающийся вывод. – Ну а братец ее? Он тоже по ларькам лазил?

– Он же младший, – пояснил Карабас. – Она его с собой никуда не брала, а он психовал по этому поводу, ревновал ее... Ну а потом он подрос, и Маринка от нас откололась.

– Не понял, какая тут связь: он подрос, а Маринка откололась?

– Она стала за ним присматривать, потому что он мог таких дел натворить... Родителей у них не было, они с бабкой жили. Та само собой уследить не могла, а младший‑то уж совсем какой‑то бесшабашный был.