|
Ну, мужики там всякие ложки делают, полки, мебель. Женщины шьют. А некоторые делают такие вот картины. Она же не нарисована, она собрана из нескольких десятков вырезок из журналов и газет. Это называется «техника коллажа». И если я напрягу память, то назову тебе штук пять колоний, где распространена такая вот живопись. Но в случае с Мариной я решил, что это подарок. Оказывается, она сама посетила эту «художественную школу». А по ней не скажешь.
– Я бы тоже ни в жизнь не догадался, – поддакнул я. – И это плохо, – сделал Шумов неожиданный вывод. – Это значит, что она умная баба. Она выглядит такой, какой хочет выглядеть. И что‑то меня все больше гложут сомнения насчет того удостоверения... – Ну пусть она и просекла, что оно просроченное. Что с того? – Будь она нормальным человеком, она, увидев просроченное удостоверение, подняла бы шум. Как та контролерша в автобусе. А эта? Эта, если и просекла, в чем дело, промолчала. Прикинулась, что все в порядке. Еще и ляпнула на прощание что‑то такое... «Если вы из милиции, то сами все знаете». Тут как бы двойной смысл тогда получается. Если вы из милиции – вы все знаете. А если вы не из милиции и документы у вас поддельные – ничего вы не знаете. Вот так получается... – А зачем ей это все? – Понятия не имею. Выгораживать брата? Но он же труп. Выгораживать себя? Но ведь мы на нее и не наезжали... Ну да черт с ней, с Мариной, с бабами всегда сложности. Я тебе другую историю рассказать хотел... – У меня, в принципе, тоже есть история, – сказал я. Пальцы у меня трястись уже перестали, но нездоровое возбуждение, заставившее меня без раздумий садануть Карабасу в пузо, осталось. – Давай сначала я, – предложил Шумов, развалившись на хозяйском месте. – Значит... – Я человека убил. – Не перебивай. Значит, так. Я поехал... – Эй! – я хлопнул ладонью по столу. – Меня плохо слышно? Я человека убил! – Одного? – Одного, – несколько оторопев, подтвердил я. – А сколько бы ты хотел, чтобы я... – Я ничего не хотел, просто при нынешнем разгуле преступности в стране один покойник – это не повод для того, чтобы прерывать разговор. Ну кого ты там убил? Еще раз застрелил Мухина? – Помнишь того типа возле «Белого Кролика»? – Ну это ж надо, как все один к одному ложится! – всплеснул руками Шумов. – Вот и я хотел про «Белый Кролик» рассказать... – Того типа я и пристрелил. Случайно. – Я не следователь, со мной ты можешь быть откровенным. – На самом деле случайно. Я хотел узнать у него, куда делся труп Мухина... Вместо этого он попытался меня пристрелить. – Значит, он начал первым? Вот и хорошо, объявляю тебя невиновным и отпускаю тебе все твои грехи. Надеюсь, свидетелей ты тоже убрал? – Свидетелей не было. – Чудесно. А про труп Мухина он тебе что‑нибудь поведал? – Нет. Почти ничего. Он потерял тогда сознание, а когда очухался, трупа уже не было. Но и в Молодежный парк той ночью никто не ездил. – То есть зря мы там здоровье гробили... – вздохнул Шумов. – Нашли только совершенно постороннюю голову, которую ты подарил своему дяде. Нормально. Слушай, – он как‑то особенно пристально посмотрел на меня. – А ты наркотиками не балуешься? – Последние лет восемь – нет. А что? – Вот этот твой друг, которого ты только что упокоил, он не видел мухинского тела. И никто не видел. Кроме тебя. Может, это была галлюцинация? – Какая галлюцинация? – разволновался я. |
