– Что это? – спросил я, с опаской присматриваясь к листку.

– Прочитай.

Я взял лист бумаги, развернул его и прочитал: «Барыне станет дурно, когда она узнает. Алексей».

– Я нашел это в «Белом Кролике», – с плохо скрываемым торжеством пояснил Шумов. А я понял, что являюсь круглым идиотом. За моей спиной сочувственно гудели холодильники. Я молча смотрел перед собой, переживая собственное ничтожество. И я бы его в конце концов пережил, если бы в кабинет не вломился с перекошенной рожей Карабас.

– Через черный ход! – рявкнул он. – И хватит с меня трупов в «Антилопе»!

3

Потом мы с Шумовым наскоро обсудили вопрос, чьи трупы имел в виду Карабас – наши или вломившейся в «Антилопу» тыквинской компании? Мы решили, что Карабас опасался за здоровье тыквинских ребят. За наше не было смысла беспокоиться – бегали мы быстро.

Но прежде чем рвануть через черный ход, Шумов рискованно высунулся из‑за угла и окинул взглядом зал.

– Тыквинские ребята, точно, – сообщил он мне на бегу минуту спустя. – И злые такие... Между прочим, с ними тот самый тип, которого ты недавно случайно пристрелил. Неплохо выглядит. Рожа, правда, покорябанная, в пластырях, но ходит, разговаривает... На зомби не похож.

Я выматерился на ходу. То меня мучила совесть, что я убил человека, теперь же грыз очередной приступ неполноценности – надо же, человека убить нормально не смог! А этот человек собрал всех своих и примчался с ответным визитом! Вот козел!

– Ты же говорил, – прохрипел на бегу Шумов, – что дядя тебя отмажет от Тыквы... И вообще от всех неприятностей...

– Не успел! – выкрикнул я, не сбавляя ходу. – Он только поехал договариваться с Тыквой...

– Будет обидно, если тебя прикончат по недоразумению...

– А если тебя прикончат?

– А меня не прикончат! – самоуверенно заявил Шумов и устроил чемпионский спринт метров на двести. Потом он остановился, сложился пополам и рухнул наземь. Когда я подбежал поближе к неподвижному телу, Шумов открыл глаза и сообщил: – Будем считать, что оторвались...

– Клевый получился отрыв, – согласился я и присел на корточки рядом с сыщиком. – И все же, где ты нашел записку?

– А, проняло? – Шумов легко вскочил на ноги и отряхнул полы пальто. – Я ходил в «Белый Кролик». Я вернулся на место твоего преступления, Саша. Причем неоднократно. Я сначала ходил туда беседовать с Тыквой, а потом еще один раз ходил специально в тот кабинет. И нашел там записку.

– Где?

– Где‑где. В трубе.

– В какой еще трубе?

– В вентиляционной. Большая такая труба. Разве ты ее не замечал?

– Стоп, – схватился я за голову. – Труба. В трубе – записка. Мухин? В трубе?!

– Объясняю на пальцах, – сказал Шумов, настороженно поглядывая по сторонам. – Ты знаешь, кто из тех двоих оболтусов был с Мухиным на зоне? Циркач или Пистон? Циркач. А ты знаешь, почему у него такая кличка? Да потому, что он в цирковом училище был, пока не сел. А учился он там на гимнаста. Я Гарику дал поручение выяснить, он и выяснил.

– Но это же Циркач... – растерянно возразил я. – А тут был Мухин...

– Объясняю. На зоне Циркач и Мухин вместе участвовали в самодеятельности.