Она не отвечала, и рука, опиравшаяся ему о руку, давила неподвижно.

- Должно быть, забыла. Так удобнее. Но я еще не успел ее позабыть. И

меньше всего в тот вечер - после того, как увидел тебя. И вот в этот момент

подходит Жизель и говорит: "Хватит, поработал", - что означает: "Сегодня

вечером любовью хочу заниматься", - и садится на кушетку. Я старался не

глядеть ни на это прыщавое напудренное лицо, ни на эти холодные водянистые

глаза, и машинально отправился к полке с "кальвадосом", но в тот вечер все

пошло вкривь и вкось и бутылка была пуста. "Ну, чего ты там ходишь?" -

спросила Жизель, и я сел рядом с ней, но в голове у меня была та другая

Марианна с веселым смехом на пухлых губах, с этой смесью женственности и

чистоты, с глазами, которые и звали, и держали на расстоянии. Жизель обняла

меня, но я не реагировал, только сказал, что мне что-то хочется выпить.

- После выпьем.

- Мне сейчас хочется.

Рука ее отпустила мое плечо.

- У меня такое впечатление, что ты никогда не можешь быть со мною ласков,

если перед этим не выпьешь.

- Ошибаешься. Но сейчас мне правда хочется выпить.

- Нет, не сейчас... Всегда. Мне вообще кажется, что ты меня еле терпишь...

Скажи, ты правда меня еле терпишь?

Я ничего не сказал. Что я мог сказать.

- Господин молчит. Значит, признает.

Я ничего не сказал. Она пошла прочь. Но у двери остановилась, повернулась

и произнесла тем металлическим голосом, который у нее заменял истерику:

- Только послушай, малый, если я подобрала тебя несколько лет назад, то не

из филантропии и не от изумления перед твоим талантом. Потому что талант-то у

тебя только в болтовне, и я знала с первого дня, что ты никогда ничего не

создашь. Если я тебя подобрала, то подобрала для постели, потому что я

работаю - я, а не ты, - и мне некогда тратить время на поиски мужчин, и я

хотела иметь под рукой одного, которым могла бы пользоваться. А если он

больше в дело не годится, то пусть убирается к чертям и очистит местность!

- Не надо было тебе этого говорить, - сказал я и встал. - Я уйду,

договорились, но этого говорить тебе было не надо.

- Да что ты? Потому что господин до сего момента не подозревал, что его

воспринимают как "жиголо", как развлечение, потому что господин воображал

себе, что весь мир, включая Жизель, считает его великим артистом? Ты всего

лишь лицемер и еще с первого дня отлично знаешь смысл этой сделки. Ты -

проститутка, мужчина-проститутка, у которого есть лишь претензия на то, чтоб

его чтили честной душой.

- Возможно, - сказал я, приблизившись, - но не следовало тебе этого

говорить.

И вмазал ей по щеке наотмашь. Она полетела, но не вскрикнула.

- Потому что, если я проститутка, то ты - уродка развратная, такая

страшная, что от одного вида умрешь, сучка, до мужчин охочая, после того как

свои грязные сделки заключила...

И снова ей вмазал. И вышел. Вот и все. Поняла?

- Ясно! - сказала Марианна. - Только виновата-то все-таки не я. Виновата

бутылка "кальвадоса", оказавшаяся пустой.

- Значит, ничего ты не поняла.

Они дошли до площади "Конкорд" - бескрайней и пустой, усеянной белыми

блестящими шарами фонарей... Ярко освещенный Обелиск очерчивался на фоне

мутного неба с красноватыми дымчатыми пятнами. С той стороны темнел

"Тюильри", а направо, далеко, между двумя старыми фасадами, вырастал темный

силуэт "Мадлены".

- Господи, мне кажется, мы уже целую вечность шагаем, а все еще у

"Mадлены"... - простонала Марианна.

- Потому что все время вертимся вокруг нее. Вокруг покровительницы.