- Тебе не кажется, что ты меня обижаешь, непрерывно тыча мне под нос ту

Марианну? Или ты это сознательно делаешь, чтобы меня унизить?

- В таком случае, наверняка, я хочу унизить и самого себя, раз говорю не о

Робере-отрепье, а о том прежнем, который имел мужество что-то искать.

- С собой можешь поступать, как хочешь. Но что касается меня, прекрати

раздражать меня той Mарианной. И позволь тебе сказать, что ты идеализируешь

ее немного - ту Марианну. Она была совсем не тем, что ты видел своим взглядом

влюбленного дурака.

- Не клевещи на нее.

- Нет, ну ты что себе воображаешь? Что ты знаешь о ней больше, чем я? Это

уж...

- Ничего я себе не воображаю - знаю. Знаю, что ты ее презираешь или даже

ненавидишь, потому что она - нечто другое, а не то, чем ты стала сейчас.

- Ой ли? А ты не думал о том, почему Марианна предпочла не тебя, а

Филиппа? Потому что Филипп был красивее или умнее? Или просто, потому что

Филипп был богат, а ты беден? Оставь ты эту Марианну, я ее лучше тебя знаю.

- Не лги! Ты была влюблена в Филиппа...

- Это ты так думаешь. Филипп для меня был не чем иным, как определенным

способом проводить свободное время. Приятным способом - ничего более. Филипп

знал, как заниматься любовью, в то время как ты пальцем до меня боялся

дотронуться. Филипп умел шутить, а ты только рассуждал да занимал меня своим

Ван Гогом. Филипп хорошо танцевал и имел деньги на красивые заведения, а я

была бедной девочкой и красивые заведения раньше видала лишь сквозь витрину

и, сказать по правде, они привлекали меня больше твоих прогулок вдоль шоссе,

от которых у меня ноги начинали болеть. Ох, ноги мои! Не надо было про это

заговаривать... Ты, похоже, никогда не мог предложить женщине иного

развлечения, кроме прогулок пешком - что тогда... что сейчас...

- Я не виноват, что отец у меня был железнодорожником, а не виноторговцем.

- Я - тем более. И перестань говорить про свою Марианну.

Чем дальше шли они по узкой улице, тем на ней становилось многолюднее и

шумнее. Словно они оставили позади ночь, а вошли в призрачный день - день с

черным небом и электрическими лучами, но с движением и суматохой любого дня.

Они с трудом протискивались между носильщиками с мешками и ящиками на плечах,

между вагонетками, грузовиками и ручными тележками, между прохожими - такими

как они, у которых тут не было никакого дела, но которые все же бессмысленно

толкались среди тех, кто действительно работал.

- Зайдем вон туда, - предложил Робер, показав на угловое кафе. - На вид

скромное.

- Как сказать. В передней-то части скромно, а в задней только крупные

банкноты и гуляют. Эх... Для одного раза можем и в передней испробовать...

Заведение внешне ничем не отличалось от ночных кафе в этом квартале, куда

носильщики и мелкие торговцы частенько забегали выпить рюмку или отведать

теплого супу. Только было оно из тех дыр, которые кто знает как вошли в моду

и превратились в притон для публики из другого мира - мира кабаре и театров,

- и она постепенно вытолкала оборванцев в тесное пространство между витриной

и баром, превращая их в живописное выражение местного колорита.

По ту сторону низкой перегородки столы с льняными скатертями были в

основном свободны, но сесть туда было немыслимо. С этой стороны стоял

один-единственный стол с залитой вином старомодной мраморной плитой,

окруженный шумной компанией носильщиков.

- Могли бы перекусить на прилавке, - сказал Робер. - Так сэкономим и на

чаевых.

- Есть стоя? Ты с ума сошел? Да для меня половина удовольствия от пира был

бы стул - особенно если мягкий.

Они повернулись и уже хотели выйти, когда в дверь ворвалась шумная

компания - три женщины в вечерних платьях и четверо мужчин в смокингах.