Так близко, что вижу тень щетины на его подбородке и на секунду позволяю себе задуматься, каково это — чувствовать ее на животе, бедрах — везде. Потом одним движением беру его тарелку… и размазываю яблочный пирог о его глупое красивое лицо.
— Поцелуй это, засранец. — Я выпрямляюсь и швыряю чек на стол. — Вот ваш счет, оставьте деньги на столе. Вот дверь — воспользуйтесь ею, прежде чем я не вернулась с бейсбольной битой и не показала вам, почему меня прозвали Бейбом Рутом.
Я не оглядываюсь, когда иду на кухню, но слышу бормотание.
— Хороший пирог.
И если я еще об этом не знала, теперь я уверена: мужики — отстой.
ГЛАВА 4
Николас
В замке Анторп есть стена, на котором развешено оружие, используемое королевской семьей на протяжении веков. Мечи, сабли, кинжалы — на лезвиях некоторых еще осталась кровь. Одним из таких видов оружия является булава, известная как шар на цепи, — двухфутовая дубинка, к которой цепью прикреплен тяжелый, шипастый шар.
Эта громоздкая булава, которая на самом деле редко использовалась в бою из-за опасности для владельца и долгого времени замаха, прежде чем можно было снова нанести удар.
Однако, когда ею пользовались, ущерб, который она наносила, был смертельным — шипы пронзали броню и вонзались в грудные клетки и черепа.
Булава — первое, что приходит мне в голову, когда я открываю глаза, потому что чувствую, будто она засела в моем мозгу. Яркая полоска белого света, просачивающаяся сквозь шторы в темной комнате, заставляет агонию в моих глазах взорваться. Стону, и через мгновение дверь открывается, и из холла появляется силуэт Саймона.
— Значит, ты жив? Какое-то время я не был в этом уверен.
— Спасибо за заботу, — хриплю я. — Что, черт возьми, ты позволил мне выпить вчера вечером?
Саймон смеется без тени сочувствия.
— Позволил тебе? Ты глотал то, что пил в «Козле». Водку — прямо из горла. Варвар.
Больше никогда. Клянусь своей печенью, что если она переживет это, с этого момента я буду добрее, умнее.
Я потираю виски.
— Ночью мне приснился странный сон.
— Розовые слоны и Фергюс в балетной пачке? Он постоянно мне докучает.
Я смеюсь — не самая умная вещь, так как боль эхом отдается в моих костях.
— Нет, — тихо отвечаю я. — Мне снилась мама.
— О?
— Она… ругала меня. Даже дернула за волосы на затылке. Помнишь, как она делала это, когда мы плохо себя вели на людях?
— Помню. — В голосе Саймона звучит ностальгия. — Пока Генри не испортил все на глазах у прессы, закричав: «Мама, зачем ты дернула меня за волосы?»
Я снова посмеиваюсь, несмотря на дискомфорт.
— За что она тебя ругала? Ты понял?
— Она сказала… она сказала, что я заставил ангела плакать. — Закрываю лицо рукой, чтобы не видеть света.
— Ну, она действительно выглядела как ангел, и ее пирог был божественным. Слез я не видел, но ты определенно ранил ее чувства.
Убираю руку и с трудом сажусь.
— О чем ты говоришь?
— Официантка, — объясняет Саймон. |