— Никитка! В церковь же ещё! — дядька поравнялся со мной, крикнул мне в ухо.

— Потом, дядька! Потом всё отмолим! В кремль надо, живее! Воеводе доложить! — крикнул я в ответ.

От слободы до кремля домчались почти мгновенно, во всяком случае, так мне показалось. Даже через ворота промчались верхом, караульные нас знали и пропустили, так что я спрыгнул с лошади только у воеводского дома, бросив поводья Леонтию.

К воеводе меня тоже пропустили без лишней мороки, так что я влетел к нему натурально пулей. Он в это время трапезничал. Завидев меня, он даже приподнялся за столом, отложил ложку.

— Что-то случилось? — спросил князь Воротынский.

— Выяснил… Поспешать надобно, княже! — воскликнул я. — Покуда не разбежались!

— Поспешать? — хмыкнул он. — Идём!

Глава 9

Обратно к Татарской слободе помчались уже с отрядом здешних стрельцов. Просто на всякий случай, если вдруг Баир-мулла или его люди задумают оказать сопротивление. Я надеялся проводить его в кремль без лишней крови, но если придётся её пролить, я был готов.

Нападать первым я не собирался, подкрепление я взял с собой не для этого. Стрельцы были мне нужны, чтобы контролировать все пути отхода.

Воевода тоже поехал с нами, прихватив нескольких вооружённых холопов. И когда я сказал ему о том, кто поднимает народ на восстание, он только покачал головой.

— Осторожнее надобно, значит, — сказал Воротынский. — Не то бунт и впрямь поднимется, татары за своего муллу горой встанут.

И мы ехали через весь город к слободе, опять же, на полном скаку, заставляя прохожих жаться к обочинам и перепуганно шептаться.

Группа захвата, если можно так выразиться, должна была окружить мечеть и перекрыть ближайшие улочки и переулки, чтобы не упустить никого. Так что на подъезде к слободе мы начали разделяться. К крыльцу мечети мы подъехали лишь с Леонтием, Фёдором, князем Воротынским и тремя его людьми. Остальные рассредоточились по слободе.

Я спешился, поправил саблю. Вокруг не было никого, даже мечеть казалась покинутой, но я чувствовал чужие взгляды на своей шкуре. Настороженные, обеспокоенные, враждебные.

Мечеть, однако, оказалась не заперта, и я вошёл внутрь, оставив всех остальных ждать снаружи. Мулла оказался на месте. Он беззвучно молился, перебирая чётки.

— Баир-мулла! — крикнул я, стоя на входе. — Не хочется тебя прерывать, но я вынужден это сделать! Ты пойдёшь со мной!

Дорогу мне заступил здоровенный татарин в меховой безрукавке. Кажется, он представился Талгатом.

— Пошёл вон, урус, — процедил он, скрестив руки на груди. — Или я выкину тебя отсюда сам.

Угрозы татарина меня не пугали.

— Ты можешь попробовать, — сказал я. — И тогда, если не окончишь свою жизнь на дыбе, я живьём зашью то, что от тебя останется, в свиную шкуру и закопаю под нужником.

— Будь ты проклят, неверная собака! — зашипел татарин, но мулла сумел вовремя его остановить.

— Вот так, значит, русский царь призывает к себе на службу? — фыркнул Баир-мулла.

Я проигнорировал вопрос.

— Ты пойдёшь со мной. Добровольно или нет, — сказал я, чувствуя, как изнутри поднимается волна гнева.

Мулла пристально взглянул на меня, медленно моргнул. На его лице явственно читалась неприязнь ко мне, которую он и не пытался скрывать.

— Ты прольёшь кровь в мечети? — спросил он. — Тебе придётся.

Я посмотрел ему прямо в глаза.

— Хорошо, урус. Веди, — сказал он, различив то, что я не блефую.

— Выходи, — сказал я.

Он, преисполненный достоинства, прошёл мимо меня, одёрнув полы своего халата, чтобы даже своей одеждой случайно не прикоснуться ко мне, я пошёл следом.