— Сколько вас было? — угрюмо спросил я.

Пленный меня проигнорировал, и мне пришлось повторить вопрос, кольнув его ножом в бедро, до опасного близко к его причиндалам.

— Фир… Четыре… — ответил он.

— И чьих будете? — спросил я.

Он нервно сглотнул, понимая, что может сейчас стать первым человеком, которому сделают обрезание в полевых условиях.

— Не понимай, — сдавленно произнёс он.

— Кому служите? — перефразировал я. — Кто платит вам?

Немец, выглядевший, впрочем, как самый обычный русский, устало прикрыл глаза, вздохнул.

— Их… Не знаю, вон главный… Он дела вёл… — кивнул он в сторону мёртвого товарища, который ещё даже не успел остыть.

Конечно, вали всё на мертвеца. Вернейшее средство, но я в подобную чушь не верил. О чём сразу дал понять ещё одним тычком ножа.

— Вспоминай, — сказал я. — Или тебе память освежить надо?

— Нет, нет! — забормотал пленник.

— Назовись, — приказал я.

Всегда лучше развязать язык, начав с самых простых вопросов, вывести на диалог. Имя, звание, номер воинской части.

— Яков Иванов сын, — сказал немец.

— Из тебя такой же Иванов сын, как из английской королевы, — буркнул я. — Как есть, назовись.

— Якоб… Шефер, — сказал он.

— Откуда взялся такой? — спросил я.

Немцев на русской службе было ещё не так много, как при Петре, но иногда встречались. В основном, из бывших пленных, взятых в Ливонии.

— Из Дерпта, — сказал немец.

— Кто велел на слуг государевых нападать? — спросил я.

— О майн готт… — вздохнул он.

Я немного пощекотал его острием ножа, напоминая о том, что ему лучше бы отвечать на мои вопросы без долгих раздумий, иначе я в его ответы не поверю.

— Сказали нам… Душегуб тут поедет, убийца известный, — сказал он. — Серебром заплатить обещали.

— Кто? — хмуро спросил я.

— Не знаю, — нервно сглотнув, ответил Шефер.

Я резко схватил его за правую руку, рубанул ножом по указательному пальцу. Больше ему из пищали не стрелять. К чести немца, он не завопил и даже не зашипел, дёрнулся только.

— Кто, — сказал я ровным тоном.

Чтобы немец понимал, что может лишиться ещё пары пальцев.

— Боярин какой-то… — скривившись от боли, сказал он.

— Какой? — вздохнул я.

— Не знаю имени… Захар с ним рядился, мы поодаль стояли, — баюкая повреждённую руку, сказал немец.

— Лошади ваши где? — спросил я, чувствуя, что уже устал от этого допроса и немного озяб в мокрой одежде.

Пусть лучше им займутся профессионалы. Я никогда мастером допросов не был, а вот среди опричников уже имелись способные люди.

— Да тут вон… За огородами… — процедил немец.

— А дружков твоих там за огородами нет? — усмехнулся я, начиная перезаряжать пистолеты один за другим. — Смотри, я ведь тебя быстрее прирежу.

— Нет, — сказал он.

— И даже лошадей не сторожит никто? — фыркнул я.

На окраине-то Москвы, вечером, где тебя натурально могут оставить без сапог, если вдруг потеряешься и начнёшь щёлкать клювом.

— Мальчишка там, — скривился мой пленник. — Один.

— Не люблю, когда мне врут, — покачал я головой.

Бить или ещё как-то наказывать, однако, не стал. Немец и без того глядел на меня волком.