Впустили нас в кремль без лишних расспросов, слухи о верных псах государевых давно уже достигли и Звенигорода тоже. Я назвался, спросил у городового стрельца, где искать сотника Хлызнева, и всё. Препятствовать нам никто даже и не думал.

Опричники быстро рассредоточились по двору, незаметно беря под контроль всё свободное пространство, проходы и ворота, я, в сопровождении дядьки, Малюты и ещё троих опричников, пошёл за сотником.

Ему, видимо, о нашем приезде доложили. Либо увидел нас из окна, потому что застали мы его не в самом лучшем виде. Пришлось снять дверь с подпятников, чтобы до него добраться, он забаррикадировался в одной из светлиц и спешно собирал вещи в тщетной попытке от нас убежать.

— Стой на месте, — приказал я, когда двое опричников ворвались к нему и взяли его на мушку.

Хлызнев-Колычев, оказавшийся довольно молодым парнем с короткой клочковатой бородой, замер недвижно, переводя испуганный взгляд то на меня, то на пистолеты в руках моих бойцов.

— Богдан Никитич? — спросил я на всякий случай.

Тот медленно моргнул.

— Я это, да, — сдавленно произнёс Хлызнев.

— Вину за собой почуял? — хмыкнул Скуратов.

— Я ничего не делал! — воскликнул он.

Значит, точно почуял.

— А чего так всполошился тогда? Как на пожаре, — сказал я. — Поедешь с нами, в Москву.

— З-зачем? — спросил он, наверняка уже рисуя в своём воображении эшафот, толпу людей и топор палача над его шеей.

— По делу государеву, — сказал Малюта.

Хлызнев не то всхлипнул, не то вздохнул. Выбора у него не было, поедет с нами, главное, чтобы не наделал глупостей сейчас или в дороге. Глядя на него, у меня возникало странное ощущение жалости и омерзения одновременно, с виду он не был похож на человека, способного отдать приказ на убийство опричников. Готов руку дать на отсечение, что Хлызнев служил этакой прокладкой, проводником чужой воли, не больше. Может быть, нашёл исполнителей, договаривался обо всём. Но идея убивать опричников точно принадлежала не ему.

Однако всю ответственность за содеянное придётся нести именно Богдану Хлызневу-Колычеву. Сомневаюсь, что боярский суд его оправдает.

Сотник Хлызнев покорно дал себя увести. Вероятно, понял, что глупостей делать не стоит, иначе можно серьёзно огрести, причём даже ногами. Я окинул взглядом его светёлку, по которой словно прошёл Мамай.

— Степан! Кирилл! Обыщите здесь всё, — приказал я. — Потом спускайтесь.

Опричники начали профессионально шмонать сундуки и шкафчики, а я пошёл во двор кремля, вслед за нашим клиентом. Тот растерянно озирался по сторонам, везде натыкаясь взглядом на фигуры в чёрных подрясниках. Звенигородские стрельцы к аресту сотника отнеслись, можно сказать, равнодушно. Поглядывали издалека, но не вмешивались, да шептали друг другу на ухо самые невероятные небылицы про опричников.

Воевода Звенигорода к нам так и не вышел.

Обратно в Москву мы отправились незамедлительно, на этот раз не жалея лошадей. В слободе их ждёт отдых, а нас — опять работа. Хлызнев ехал с нами практически добровольно, даже не пришлось его вязать его. Мы только забрали у него саблю и ножи, просто на всякий случай. Поначалу он пытался расспрашивать опричников, узнать хоть что-нибудь, но вскоре перестал, когда понял, что отвечать ему никто не собирается.

В Москву приехали уже затемно. Вернее, в слободу, потому что саму Москву мы проехали насквозь. Сразу проводить очную ставку не стали, разместили Хлызнева в одной из избушек, приставили к нему охрану. Ночью Хлызнев попытался выбраться через дымоход, но не преуспел.

Очную ставку с нанятыми татями устроили следующим же утром.