И всё-таки мы ехали вперёд, чтобы хоть как-то бороться с огнём, который распространялся всё дальше и дальше. Вскоре мы достигли стены огня, перед которой мужики растаскивали по брёвнам ещё нетронутые дома, чтобы огонь не перекинулся дальше.

Наше появление восприняли с энтузиазмом. Опричники немедленно кинулись на помощь, и я тоже, не разбирая ни чинов, ни имён. На пожаре, точно как и в окопе, все равны. Мне достался багор, и я орудовал им с ловкостью черта над адским котлом. Собственно, для того на пожарных щитах и вешают багры с топорами, просто по старой привычке, даже если все здания из кирпича или бетона.

Жаркое дыхание пламени накатывало горячими волнами, ревущий огонь обжигал кожу даже на расстоянии. От жара скручивались волоски на коже, дым, хоть и быстро разносился ветром, всё равно проникал в лёгкие, даже если дышать через мокрую тряпку, щипал глаза, заставлял кашлять. Но мы стоически переносили эти страдания, помогая москвичам ломать и разбирать деревянные заборы, сараи и избы. Ломали, чтобы сохранить хотя бы часть домов.

Дым и смог, висящий в воздухе, превратил день если не в ночь, то как минимум в сумерки. Мне почему-то в голову настойчиво лезли строки Лермонтова про Москву, сожжённую пожаром, пусть даже никакому французу её в этот раз не отдавали.

— Кто-то сказывал, баба дурная свечку оставила! — крикнул один из мужиков неподалёку.

— Вот курва! — прошипел другой.

Я в эти россказни не верил, слухи бродили один другого краше, но загореться в такую погоду пожар мог и от выпавшего уголька, и от оставленной свечки, и от чего угодно. И поджечь нарочно тоже могли. Такого варианта я тоже не исключал.

— А в аду в тыщщу раз сильнее жарить будет! — сказал вдруг кто-то из москвичей.

Нам хватало и этого. Даже не заходя в огонь, почти все уже получили лёгкие ожоги, не говоря уже об опалённых волосах и бородах. Больше всего страдали руки, даже в рукавицах, и открытые участки тела. Шея, лицо.

Работали всем миром, в стороне никто не отсиживался, и даже бояре и служилые люди не считали зазорным помочь городу, особенно когда дело касалось их подворья. Я порадовался, что так и не успел купить себе недвижимость в Москве. Пожалуй, после пожара можно будет купить землю, а на ней уже выстроить себе дом. Главное, чтобы он потом не сгорел ещё в одном таком же пожаре. Они тут случались если не ежегодно, то очень часто, несмотря на все усилия по их предотвращению.

Уличённых в поджоге казнили, открытый огонь в городе разводить запрещалось, свечи и лампады в тёмное время суток для освещения использовать было нельзя, во дворах и на крышах у всех обязательно стояли наполненные бочки. Спасались как могли, но этого всё равно было недостаточно. Пожары случались регулярно.

Со стороны горящей Москвы летели клочья сажи и горячие искры, молодые пацаны, которые не могли растаскивать брёвна вместе с нами, бегали и затаптывали их, когда они прилетали и приземлялись. Жутко хотелось пить, от дыма и сажи першило в горле.

Москва выгорала. К счастью, не целиком, всего лишь несколько кварталов, остальное получилось отстоять, но даже так ситуация была чрезвычайной. Наверняка с множеством жертв и колоссальными убытками.

Я устало вздохнул и опёрся на свой багор. Оглянулся по сторонам, заглядывая в чумазые и красные лица опричников и местных жителей. Все были грязные как черти, и я тоже, от жары и ожогов почему-то начало знобить, тяжёлая давящая усталость растекалась по жилам. Теперь оставалось только ждать, когда всё погаснет само. Слава Богу, это не горящие торфяники и не туркменские врата в ад.

А потом, когда всё погаснет, нужно будет идти на пепелище и наводить порядок. Мы, к счастью, будем избавлены от необходимости собирать обгоревшие мёртвые тела, мы будем ловить мародёров и прочую нечисть, неизбежно возникающую в таких ситуациях.