– Не обращай внимания настыд, отрок. Ишь, как помидор стал! Стыд не советчик, говорил уже: стыд–провокатор. Ты думай о том, что не стоит противостоять Святой силе. Глянь, всеиконы, все живые лики с них на тебя смотрят. И ждут. Да, выбор за тобой. Авыбирать можно между двумя только силами: Той, Которая нашего с тобой небесногопокровителя на камне к нам перенесла и той, которая тебе этот промысел омагнитофоне чужом всуропила.

– А я беса сегоднявидел, – вдруг вырвалось у Антоши.

– Как?!

И Антоша рассказал"как". И уже оканчивая рассказ, увидел его. Нарисованного.Отодвинулся от о. Антония, подошел. Черный толстый змей с каким-то утолщением,с непонятными надписями на них, вился через всю картину и венчала змея башкабесформенная и страшно-зубастая, точно такая же, какую сегодня он видел надсобой на лестничной клетке. Только глазища были не такие выразительные, да иневозможно и не нужно было их рисовать такими, какими видел их Антоша.

– Это что? -тихо спросилАнтоша.

– Это картина страшногосуда.

– Морда точно такая же,какую я видел. А... может причудилось?

– Сам же знаешь, что непричудилось, да и не может средь бела дня нормальному человеку причудиться то,чего нет.

-Так неужто есть, живой?

– Сам видел испрашиваешь?

– А что это за утолщенияс надписями?

– А это грехи наши. Вседо единого, какие существуют. Тот, куда ты смотришь, это – скверноприбытчество.По созвучию догадываешься, что это такое?

– Догадываюсь.

– И вот сейчас этазмеюка с нанизанными на нее грехами -в тебе сидит. И вот Он, Спаситель, итолько Он, может выволочь эту гадюку из тебя. А то ведь... ты знаешь, чтотакое-

"Безнадёжен?Без-надё-жен!"

Что может быть страшнее?Это когда брюхо набил, злата-серебра сколько смог переныкал-накопил, дов-волен,весь балдеешь от распирающего удовольствия и вдруг – бац! – туда под машинупопал. Вроде случайно. А случайностей в мире, где действует Бог, нет и быть неможет! Настолько всего тутошнего тленного, руками своими шелудивыми в мошнусвою бездонную накопил, настолько душу свою и опустошил, а то и вовсе до днаобчистил. А с пустой-то душою, кто ты? Ты без-на-де-жен, прости, Господи... Искажет тогда Господь покровителю твоему, молитвеннику Антонию Римлянину:

– Да хватит! – Слышишь,даже молитву его о тебе хныканием назовет. – Ничего больше за него спросить, он– без-на-де-жен! И слово это Его будет последним! Ой,.. Ох, Господи, аж самомустрашно стало, представить не могу всего ужаса такого Его приговора. Ну, атеперь давай. Раскалывайся. Сосредоточься и перечисляй. Все иконы на тебясмотрят и ждут.

– Не могу, – прохрипелшепетом Антоша. – Смотрит Он, действительно живой.

– Ну, а тогда глазазакрой. Давай, с Богом. – о. Антоний положил руку на Антошину голову, придвинулсвое ухо прямо к его губам и сказал тихо – Давай шепотом. И спокойно.

И первое, что вырвалосьиз губ Антоши и совсем не спокойно и не шепотом, это о деньгах из серванта.Вырвалось, будто некоей пружиной вдруг выкинутое, комом из десяти бессвязныхсбивчивых предложений. Не далее, как вчера Антоша твердо себе положил, чтоникакими пытками никто и никогда не вырвет у него признания об этих деньгах. Ивот – мячиком выскочило. Для него самого это было так неожиданно, что оностолбенел на мгновенье, глаза открыл и уставился растерянно на о. Антония. Нотут же осмыслились глаза Антоши и он отшатнулся слегка от взгляда о. Антония.Скорбные, строгие, взыскующие глаза нарисованных ликов, которые он сегоднявпервые увидел и которые разбередили неожиданно его душу, не шли ни в какоесравнение с тем, как сейчас смотрел на него о. Антоний.

А дело в том, что никтои никогда из живых людей не смотрел так на Антошу. Те, которые хотели егоуесть, прижать, расколоть, всякие там участковые, об них уже было сказано.