– Не крути головой. Онздесь невидимо.

– А почему невидимо?

– Потому что ты несможешь вынести Его прямой благодати, испепелит. А испепелить должно грязныетряпки твоей совести. И что Он здесь – не сказочка это, не мои охмуряльныефантазии, это – реальность, как реальность твоя вонючая совесть, которую оттебя не оттащишь всеми танками мира. И не будет больше за тобой таскатьсястаруха, если ты сейчас Ему, – о. Антоний повернул Антошу к лику Спаса, –перечислишь все до единого грехи, грешки и грешочки свои, которые вспомнишь. Авспомнить ты должен все. Проникнись и ужаснись мысли даже что-нибудь утаить илислукавить. Он здесь и Он все про тебя знает и без твоих слов.

– Тогда зачем же?..

– Исповедь нужна неТому, Кому ты исповедуешься, а тебе. Очень легко каяться невидимому Богу.Нагадил, вышел в чистое поле, крикнул в чистое небо – нагадил я, Господи,прости уж, и – все в порядке, беги дальше гадить. Не-ет, ты все свои гадостимне скажешь, я вроде уполномоченного у Него. Когда сан священства получал я отНего, Он и дал мне такое право: слушать грешников и прощать их от Его имени.Сегодня самый страшный, но и самый великий день в твоей жизни и, мало того, этопоследний твой шанс жить дальше!..

Теперь уже не холодок, ахолодище промчался по Антошиным костям и даже мысль появилась – вырваться иубежать. Он оглянулся на дверь и ему почудилось, что там ждет его старуха.

– Не дергайся! – о.Антоний встряхнул Антошу. – Все равно не убежишь. Да ты и меня-то теперьпожалей. Уж коли пришел ты ко мне, мне за тебя перед Ним и ответ держать. И чтоже я скажу? Удрал, мол, мой подопечный? Не отвертеться мне, милок, с такимответом. Вот... Конечно, никаких покаянных слез не будет. Я вообще-то никого незнаю, у кого они есть, покаянные слезы. Они, брат, горы могут двигать. Этослезы – удел избранных, мы с тобой не из их числа. Если ты просто перечислишьвсе свое зло, большое и малое, что наделал людям и себе – с тебя и довольно. Аначни-ка ты с того, чего еще не сделал, чего задумал – с этого легченачинать... Постой! Да на тебе, небось, и креста нет? Погоди, вот у меня естьтут... сейчас оденем. Так что давай начнем с задумок твоих черных.

И Антоша начал смагнитофона из "Жигулей".

– Тэ-эк, ну вот иславненько, сдвинулось. Ну, а теперь опять слушай: теперь ты попробуй отброситьвсе свои мысли, все мотивы своих поступков, которыми ты жил, гордыньку свою,желчь свою, забудь все планы, которые копошатся в тебе, все представления отом, что может быть, а чего не может быть, весь свой черный жизненный опытвыкинь, гляди только на Лик Господень и повторяй про себя, что – да, ОнВседержитель, да, Он Спаситель. Он может дать все, но Он может и отнять все! Иори (про себя, конечно, вслух орать в храме нельзя): "Да, Господи, я хочучужой магнитофон, помоги же мне возненавидеть зло! Я сам этого сделать несмогу! Да, я хочу другим делать зло и не хочу, чтобы его делали мне... И словаТвои – поступайте с людьми так, как хотите, чтобы и с вами поступали – для меняписаны по-китайски, они в меня не входят... Дай же мне понять Твой язык!!Растопи броню! Впусти слова Твои в душу мою!..

Антоша завороженноглядел на о. Антония, будто под гипнозом внимал его голосу и ему вот сейчаспоказалось, что не только Тот, Кто невидимо тут стоит и слушает его, но и о.Антоний тоже все о нем об Антоше, знает, что он понял его всего, до последнейклетки его желудка, где хохоча бурлит его желчь. И ему стало невыносимо гадко истыдно.

– Не обращай внимания настыд, отрок.