Залъ гуделъ голосами. Въ Президiуме совещались. Оставить докладъ Стасскаго безъ возраженiй было нельзя. Слишкомъ тяжкое впечатленiе онъ произвелъ на слушателей. He того ожидали отъ него устроители доклада.

Было решено открыть пренiя по докладу.

Зазвонилъ колокольчикъ председателя.

— Слово предоставляется Ѳедору Ѳедоровичу Разгонову.

На эстраду вошелъ старикъ съ длинными и густыми, совершенно белыми волосами, причесанными по старой «профессорской» моде назадъ. Седые усы и седая «интеллигентская» бородка красили его усталое, покрытое морщинами, бледное лицо. Онъ поклонился публике и началъ…

XXII

— Господа! докладъ почтеннаго Владимiра Васильевича — целое откровенiе… Мы должны… Нашъ священный долгъ… довести его въ целомъ… Во всемъ его объеме до сведенiя иностранцевъ. Намъ дано видеть — имъ не дано видеть… И мы должны имъ открыть глаза… Но, господа, отъ лица своей партiи… Я старый соцiалистъ считаю своимъ долгомъ заявить, что то, что делается въ Совдепiи отнюдь не соцiализмъ. И въ этомъ глубокоуважаемый Владимiръ Васильевичъ жестоко ошибается — никогда не соцiализмъ!.. Соцiализмъ не рабство!.. Нетъ!.. Тысячу разъ кетъ!.. He рабство и не обманъ!.. Свобода, равенство и братство, какъ были, такъ и останутся священными лозунгами…

Мы должны, господа, забыть все наши разногласiя, все наши партiйные споры и объединиться… Придти къ полному единенiю… Все отъ крайняго леваго до праваго нашихъ фланговъ начать решительную борьбу словомъ съ большевиками, этими действительно разрушителями великой Русской культуры, давшей намъ Пушкина…

— Э… завелъ волынку, слышали, — довольно громко сказалъ кто то подле Нордекова. — Теперь заговоритъ о митингахъ протеста, о подписныхъ листахъ съ воззванiями къ международной совести. Надоело!..

И точно… Съ эстрады раздавалось:

— Мощные митинги протеста… Во всехъ городахъ всего света… Речи лучшихъ ораторовъ. Просвещенныхъ умовъ… Громкоговорители… Неослабно и неустанно будить народную совесть, призывать къ бойкоту всего советскаго, къ презренiю ихъ всеми, разъяснять всю пагубность, всю несостоятельность советской системы…

— Они насъ шимозами, а мы ихъ молебнами, — говорилъ, ни къ кому не обращаясь, соседъ Нордекова.

— Это уже было разъ… Ничему мы не научились… Они насъ изъ пулеметовъ… А мы иконы… Митинги, речи, протесты… Придумайте, господа, что нибудь новое и действительное.

И будто для подтвержденiя словъ говорившаго рядомъ съ Нордековымъ, на эстраде стараго профессора сменилъ маленькiй щупленькiй человечекъ въ изящномъ смокинге, въ лакированныхъ аккуратно завязанныхъ туфелькахъ, старый, но красивый барскою изнеженною красотою, съ бледнымъ лицомъ и голубыми, выцветшими глазами.

— Слово предоставляется писателю Ивану Максимовичу Леонардову.

Довольно дружные апплодисменты вспорхнули по залу.

— Господа, — сладкимъ, негромкимъ голосомъ началъ писатель, — и то, что говорилъ Владимiръ Васильевичъ, и то, къ чему насъ призывалъ Ѳедоръ Ѳедоровичъ взаимно одно другое дополняетъ и разъясняетъ… Вы простите меня за некоторую несвязность речи… Тотъ, кто хорошо пишетъ не всегда можетъ хорошо говорить… Поднятый вопросъ меня необычайно волнуетъ. Оба почтенные оратора не коснулись главнаго, по моему мненiю, самаго существеннаго. Они говорили о матерiальной стороне, не касаясь стороны духовной.

Идетъ борьба Христа съ сатаной. И намъ надо объединить свои души въ этой борьбе. «Едиными устами и единымъ сердцемъ»… Я не говорю, что надо отказаться совсемъ отъ действiй… Отнюдь нетъ… Но каждый изъ насъ понимаетъ, что всякая, такъ называемая интервенцiя съ оружiемъ въ рукахъ совершенно исключается.