Прутик повернулся к Каулквейпу:

– Ты что нибудь знаешь о колыбельных деревьях?

– Я? – озадаченно спросил Каулквейп. – Ничего, Прутик.

Прутик нахмурился.

– Ну, может, нам стоит попытать удачу здесь.

Каулквейп взглянул на вывеску таверны, где было изображено дерево из Дремучих Лесов, с широким узловатым стволом и расширяющимися, как веер, верхними ветвями. Художник даже изобразил кокон Птицы Помогарь, свисающий с веток.

– Давай веселее! – приободрил его Прутик, делая шаг вперёд. – Мы…

Хрясъ!

Тяжёлая деревянная скамья вылетела через окно справа от двери. Прутик и Каулквейп пригнулись. И вовремя, потому что в следующий миг тяжёлый бочонок просвистел уже сквозь застеклённую дверь. Он пролетел, едва не коснувшись их голов, и со звучным треском шмякнулся на землю, разлив всё своё содержимое.

– Я же сказал, Рябой, могут начаться неприятности! – долетел до них сердитый крик.

– Ага! – угрожающе произнёс второй голос. – Корыта поломаются. Бочонки разобьются. – Эти слова сопровождались треском ломающегося дерева.

– Личико кой кому можно подправить, – прошипел третий, – понял ты, куда я клоню?

– Да да, – раздался ещё один, тихий и испуганный голос.

Прутик и Каулквейп собрались с духом и осторожно выглянули из за сломанной двери. Трое дюжих молоткоголовых гоблинов стояли, окружив несчастного хозяина таверны, плюгавенькое существо со спутанными волосами и кожей в пятнах. Всё его тело, с головы до ног, тряслось мелкой дрожью.

– Времена нынче тяжёлые, – заикаясь, объяснял он. – Выручки всё меньше. У меня просто нет таких денег.

Прутик взглянул на Каулквейпа горящими от негодования глазами.

– Ненавижу, когда сильные обирают слабых!

Каулквейп дотронулся до его руки.

– Их слишком много, – прошептал он, – тебя покалечат…

Но Прутик стряхнул руку Каулквейпа.

– Может, надо было не вмешиваться, когда тебя бил этот подмастерье? – спросил он.

Каулквейп покраснел от стыда.

– Всё в порядке, Каулквейп. Оставайся здесь, если хочешь, – предупредил Прутик, – а я пойду. – Он поднялся и распахнул искорёженную дверцу.

Петли заскрипели. Молоткоголовые гоблины повернулись на скрип.

– Добрый вечер, – спокойно произнёс Прутик. – Добрый вечер, Рябой. Будь добр, бокал твоего лучшего крушинного вина. – Он оглянулся, и на губах у него промелькнула улыбка: в конце концов Каулквейп последовал за ним. – И ещё один бокал для моего друга.

– Я… мы сейчас закрываемся, – выдавил Рябой.

Прутик взглянул на кучку посетителей, прячущихся в тени, в глубине таверны, слишком трусливых или пьяных, чтобы прийти на помощь Рябому. Никто из них, похоже, не собирался уходить.

– Неудивительно, что дела идут плохо! – сердито проворчал молоткоголовый гоблин. – Так отшивать посетителей! – Он оглядел Прутика и Каулквейпа с головы до ног и самодовольно ухмыльнулся. В бирюзовых отсветах горящего колыбельного дерева сверкнули его тёмно серые вставные зубы из железного дерева. – Садитесь! – приказал он, ножом указывая на одну из перевёрнутых скамей.

Каулквейп собирался уже было повиноваться, но Прутик остановил его, положив руку ему на плечо.

– Сесть, я сказал! – заорал молоткоголовый.

– Делайте, что они говорят, – слабо выдохнул Рябой. – Я сейчас к вам подойду.

Прутик и Каулквейп остались стоять на месте.

– Я, чё, непонятно выражаюсь? – сквозь зубы процедил молоткоголовый. Двое других повернулись и направились к ним с горящими глазами, сжав кулаки.