Лицо у мужчины, стоявшаго подле очага, было худое и бледное, волоса и борода с проседью, глаза красные. Лицо у старухи было совершенно сморщенное; из под нижней губы у нея выглядывали два, пока еще уцелевших зуба, но зато глаза ея были совсем живые и проницательные. Оливер со страхом смотрел на мужчину и на старуху. Они так походили на крыс, виденных им внизу.

   -- Никто не смеет подходить к ней!-- крикнул мужчина, когда гробовщик подошел к телу.-- Назад! Чорт вас возьми, назад, если жизнь вам дорога!

   -- Что за безразсудство, голубчик мой, -- сказал гробовщик, насмотревшийся вдоволь на горе во всех его видах и у разных классов.-- Какое безразсудство!

   -- Говорю вам, -- сказал мужчина, сжимая кулаки и с бешенством топнув по полу, -- говорю вам, что я не позволю закопать ее в землю! Она не будет отдыхать там. Черви будут грызть ее... но не будут есть ее... она вся высохла.

   Гробовщик не отвечал ничего на этот безумный бред. Он вынул из кармана тесьму и опустился на колени подле тела.

   -- Ах!-- сказал мужчина, заливаясь слезами и падая на колени у ног своей жены, -- становитесь на колени, становитесь на колени!... На колени кругом нея, все вы, и слушайте мои слова! Говорю вам, она умерла от голода. Я не думал, что ей так худо, пока у нея не началась лихорадка... когда кости стали у нея видны под кожей. У нас не было ни дров, ни свечей; она умерла в темноте... в темноте. Она не могла даже видеть лица своих детей, хотя мы слышали, как она звала их по имени. Для нея просил я милостыни на улице, а они заперли меня в тюрьму. Когда я вернулся, она умирала и вся кровь в моем теле остановилась, потому что она умерла от голода. Клянусь всевидящим Богом, они уморили ее голодом!

   Он запустил руки себе в волоса, громко вскрикнул и покатился на пол; глаза его сделались неподвижны, на губах показалась пена. Испуганныя дети горько заплакали. Старуха, которая все время сидела неподвижно на стуле и как будто ничего не видела и не слышала, что делалось кругом нея, погрозила им пальцем, затем развязала галстук мужчине, продолжавшему неподвижно лежать на полу, и подошла к гробовщику.

   -- Это моя дочка, -- сказала старуха, головой указывая на тело.-- Боже мой, Боже! Как странно! Я, которая родила ее и выростила, я жива и здорова, а она лежит здесь... холодная и окоченелая! Боже мой, Боже! Подумать только! Точно комедия какая... право комедия!

   И несчастная женщина что то бормотала и как то странно, неестественно хихикала. Гробовщик встал и направился к дверям.

   -- Стойте! Стойте!-- сказала старуха громким шопотом.-- Когда ее похоронят, завтра утром, на следующий день, или сегодня вечером? Я убрала ее тело и должна проводить ее. Пришлите мне широкий плащ... только очень теплый, потому холод страшный. Не дурно было бы сесть кэксов и выпить вина прежде, чем идти. Ну, да что-же делать! Пришлите хоть сколько нибудь хлеба... только один хлебец и чашку воды. Будет у нас хлеб, голубчик?-- сказала она, хватая за сюртук гробовщика, который снова направился к дверям.

   -- Да, да, -- отвечал гробовщик, -- разумеется. Все, что вам угодно.

   Он выдернул полу сюртука из рук старухи и, схватив Оливера за руку, бросился вон из комнаты.

   На следующий день (семье еще раньше доставили хлеб и кусок сыру, который принес сам мистер Бембль) Оливер вместе с хозяином отправился в убогое жилище, куда еще раньше прибыл мистер Бембль в сопровождении четырех человек из дома призрения, которые должны были исполнять обязанности носильщиков.