Например, когда Соуэрберри хоронил какую нибудь богатую старую леди или джентльмена, имевших множество племянников и племянниц, которые казались неутешными во время болезни родственницы или родственника и были повидимому совершенно поглощены своим горем, выглядели на похоронах довольными и счастливыми, непринужденно и весело разговаривая между собою, как будто бы ничего решительно не случилось. Мужья перенесли потери своих жен с героическим самообладанием. Жены, надевая траур по своим мужьям, как будто бы главным доказательством горя могла служить лишь известная одежда, заботились больше всего о том, чтобы костюм этот шел им к лицу. Замечателен был вообще тот факт, что все эти леди и джентльмены, так страстно выражавшие свое неутешное горе во время церемонии, тотчас же по возвращении домой приходили в себя и совершенно успокаивались к тому времени, когда наступало время чаепития. Все это было весьма любопытно и поучительно и Оливер с большим удивлением присматривался к этому.

   Научился ли Оливер Твист покорности судьбе на примере стольких добрых людей, я не могу сказать, не смотря на то, что я его биограф; одно только могу я с достоверностью утверждать, что в течение нескольких месяцев он стойко переносил помыкательства и издевательства Ноэ Клейполя, который стал относиться к нему несравненно хуже с тех пор, как начал завидовать, что только что поступивший на службу мальчишка, фигурирует в процессиях с черной палкой и в шляпе с крепом, тогда как он, несмотря ли старшинство свое, остается по прежнему в своей старой шапке и кожаном переднике. Шарлота обращалась с ним худо, потому что так обращался с ним Ноэ. Мистрисс Соуэрберри была его непреклонным врагом, потому что мистер Соуэрберри выказывал склонность быть его другом; находясь таким образом между этими тремя особами с одной стороны и изобилием похорон с другой, Оливер чувствовал себя далеко не так хорошо, как голодный поросенок, попавший в кладовую с зерном при пивоварне.

   Теперь я перехожу к весьма важному эпизоду в истории жизни Оливера и хочу описать один случай, на первый взгляд как бы незначительный и пустой, а между тем имевший косвенное влияние на весьма существенную перемену во всех его будущих планах и поступках.

   В один прекрасный день, когда наступил обычный час обеда, Оливер и Hoэ спустились в кухню, где им приготовлен был лакомый кусок баранины -- полтора фунта самой скверной шеины. Шарлоту вдруг вызвали за чем то; Ноэ Клейполь, который был голоден и зол, решил как нибудь использовать этот короткий промежуток времени и нашел, что наиболее подходящим для этого будет, если он начнет издеваться над Оливером Твистом.

   Желая по возможности скорее предаться этой невинной забаве, он положил ноги на стол, схватил Оливера за волосы, надрал ему уши, выразил свое мнение, что он подлый трус, и затем обявил, что безпременно придет смотреть, когда его повесят, где бы ни случилось это событие, котораго он жаждал. Далее, как и подобало такому ожесточенному и испорченному питомцу благотворительнаго учреждения, стал он придумывать самыя разнообразныя мелочи, чтобы досадить Оливеру, но ни одна из них не привела к желанной цели -- заставить мальчика заплакать. Мелочная, низкая душенка Ноэ подсказала ему, что сегодня, если он желает достигнуть результата, необходимо придумать что нибудь тонкое, ядовитое и он решил перейти на личности.

   -- Эй, ты отродье, -- сказал Ноэ, -- где твоя мать?

   -- Она умерла, -- отвечал Оливер;-- прошу, пожалуйста, не говорить о ней.

   Оливер вспыхнул и дыхание его ускорилось; в углах рта и у ноздрей появилось нервное подергивание, -- то был, по мнению мистера Клейполя, верным признаком жестокаго приступа плача.