Но эти мысли не покидали меня. С каждым днем я открывал в Люси какое нибудь новое достоинство, которое сильнее и сильнее раздувало мою страсть. Я следил за каждым её шагом. Я часто украдкой ходил по комнатам, в надежде увидеть ее, не быв замеченным, услышать её голос, и потом также украдкой уйти, не потревожив ея. Однажды я на цыпочках приблизился к полуоткрытой двери и увидел ее. Она задумчиво смотрела за свечу, работа лежала подле вся нетронутою. Я старался разгадать, о чем она думала: быть может, в невинное сердце её запало воспоминание о друге, которого уже нет в живых, а быть может и размышление о ком нибудь другом, более милом сердцу, занимает ее. Последняя мысль как тонкий яд пробежала во мне, и я затрепетал. Мне показалось, что она пошевелилась; или это только была игра воображения? во всяком случае, я торопливо отвернулся от дверей, на цыпочках пошел в контору, не смея оглянуться, пока не добрался до своего угла.

Каждый замечал перемену во мне. Иногда Люси с беспокойством поглядывала на меня и спрашивала о моем здоровье. Тому Лотону грустно было видеть во мне уныние, пока наконец он сам не сделался серьёзным как старик. Иногда с книгой в руке я садился против Люси. Когда я переставал читать, и Люси замечала, что чтение не доставляет мне удовольствия, она уже более не принуждала меня. Я глядел на страницы без всякой мысли об их содержании, единственно только затем, чтоб избегнуть её взглядов. Однажды вечером я вдруг оттолкнул от себя книгу и, взглянув на Люси смело и пристально, чтоб заметить выражение её лица, сказал:

- Люси, мне кажется, ты начинаешь скучать моими скучными привычками. Ты уже больше не любишь меня, как любила несколько месяцев тому назад.

- О, нет! отвечала Люси: - я по прежнему люблю вас. Я не знаю, что вам вздумалось говорит об этом. Может быть, я чем нибудь огорчила вас. Да, да, говорили она: - верно я сказала что нибудь и огорчила вас, хотя, признаюсь вам, я сделала это без всякого умысла. За это-то вы и обходитесь со мной так холодно и не хотите оказать мне, что я сделала.

Люси подошла ко мне, взяла мою руку и со слезами на глазах просила меня сказать, что она сделала.

- Я знаю, говорила она: - кроме вас, у меня нет другого, такого доброго, великодушного друга. Отец мой умер прежде, чем я узнала, какого великого друга имела в нем; но если б он жил, я никогда не любила бы его столько, сколько люблю вас.

- Ну хорошо, хорошо, Люси, сказал я. - Я новое не хотел огорчать тебя. Я сам не знаю, почему я сделал тебе упрек. Я нездоров; а в этом положении я часто не знаю что говорю.

- Ну так поцалуйте же меня, сказала Люси: - и скажите, что вы на меня не сердитесь больше, и ради Бога не думайте, что мне наскучило жить в вашем доме. Я буду делать все, чтоб только сделать вас счастливым. Я не стану больше просить читать для меня вслух. В другой раз я нарочно оставлю работу свою и сама буду читать для вас. Я видела, что вы скучали, беспокоились, молчали, и нарочно сама ничего не говорила, потому что я вовсе не знала причины вашей грусти. Напрасно вы думали, что я скучаю здесь. Теперь я всеми силами буду стараться развеселить вас. Я буду читать и петь для вас; иногда будем играть в шашки, как делывали мы прежде. Откровенно говорю вам, что я люблю этот дом и всех, кто в нем живет. Во всю жизнь мою и не была так счастлива, как со времени моего переезда сюда.

Я положил руку на её голову и поцаловал ее в лоб, не сказав ни слова.

- Вы дрожите, сказала Люси: - это не одно нездоровье, у вас верно есть печаль, которая тревожит вас. Скажите мне, что сделалось с вами: не могу ли я сколько забудь утешить вас? У меня нет такой опытности, как у вас; но случается, что молодость иногда может посоветовать не хуже старости и самого лучшего опыта. Не увеличиваете ли вы свое беспокойство, слишком много думая о нем? Вероятно, вы до тех пор думаете, что ум ваш начинает покрываться туманом, чрез который вам не видно никакого выхода; между тем как я, взглянув на это в первый раз, тотчас же увижу, что нужно сделать.