Я положил руку на её голову и поцаловал ее в лоб, не сказав ни слова.

- Вы дрожите, сказала Люси: - это не одно нездоровье, у вас верно есть печаль, которая тревожит вас. Скажите мне, что сделалось с вами: не могу ли я сколько забудь утешить вас? У меня нет такой опытности, как у вас; но случается, что молодость иногда может посоветовать не хуже старости и самого лучшего опыта. Не увеличиваете ли вы свое беспокойство, слишком много думая о нем? Вероятно, вы до тех пор думаете, что ум ваш начинает покрываться туманом, чрез который вам не видно никакого выхода; между тем как я, взглянув на это в первый раз, тотчас же увижу, что нужно сделать. Кроме того, продолжала она, заметив мою нерешимость: - если вы не скажете мне, я постоянно буду беспокоиться и беспрестанно буду представлять себе сотни зол, из которых каждое гораздо хуже, чем существующее на самом деле.

- Нет, Люси, сказал я: - я нездоров; я чувствовал это вот уже несколько дней, а сегодня мне особенно нехорошо. Я пойду спать и знаю, что к утру мне будет получше.

Я зажег свечу и, пожелав Люси спокойной ночи, оставил ее и пробрался в свою спальню. Я не мог долее оставаться с ней, опасаясь искушения открыть свою тайну. Не знаю, каким образом мог я перенести воспоминание о кротких, искренних словах ея, которые были для меня мучительнее самого холодного презрения! Она говорила, что любила меня как отца. В порыве добросердечия своего я откровенности она намекнула мне о моих летах и опыте. Неужели я и в самом деле кажусь таким стариков? Да. Впрочем, я знал, что не лета мои состарели меня: всему причиной были мои грубые манеры, мое серьёзное и задумчивое лицо; они-то и придавали мне старообразный вид даже и в самом цвете моих лет. О, как горько жаловался я на своего отца, который закрыл от меня сведения о всем, что делает жизнь прекрасною, который, скрыв от меня всякое сравнение, уверял, что жизнь подобная его жизни есть самая лучшая. Поздно я заметил свое заблуждение, но еще позднее было исправить его. Я с отвращением окинул взором свой старинный костюм, свой огромный галстух; даже самая прическа моя, ниспадая назад длинными рядами, казалась чрезвычайно старинною. Вообще моя наружность вся похожа была на наружность человека, который проспал ровно пол-столетия. Я уверен, что меня пустили бы в маскарад в подобном костюме, без всякого в нем изменения, и подумали бы, что я нарочно для этого случая взял его на прокат. Но вдруг новая надежда родилась во мне. Мне нужно переменить образ жизни, мне нужно казаться как можно более веселым, мне нужно носить современную одежду и вообще стараться не показывать из себя человека старее моих лет.

Такого спокойствия души, какое принесли с собой эти мысли, я не знавал в течение многих дней. Я удивлялся, почему то, что казалось так очевидным, не приходило мне в голову раньше. Но я продолжал мечтать и, вместо того, чтобы придумать что нибудь возможное, полезное, без всякой пользы рассматривал только свои затруднения. Во всяком случае я решил, что отчаяваться не должно. Сорок-пять лет еще не великая старость. Я привел на память множество примеров, в которых старики женились на молоденьких и впоследствии жили очень счастливо. Я вспомнил одного из наших старшин, который в шестьдесят лет женился на молоденькой и очень хорошенькой женщине, и каждый видел, как они были счастливы и как она любила своего мужа за его лета; но нужно же было тут вмешаться какому-то головорезу, который незаметным и искусным образом поколебал её супружескую верность, и она убежала с ним. Я уверен, что Люси этого не сделает: я очень хорошо знал её врожденные чистосердечие и преданность, и потому не имел ни малейшей причины опасаться подобного результата.