– Ничем я не пренебрегал. Хотя, если честно, такую возможность обдумывал. Но не успел я ее обдумать как следует, как сюда ворвался этот чертов столб от коновязи да еще с обвинениями в мой адрес.

– Что? Неужели сам покойный великий Людвиг ван пожаловал?

– Да‑с, Бетховен во плоти‑с! И ужасно злобствовал по поводу того, что этот дух заставил его сочинить «Симфонию в блюзовых тонах»!

Адам заржал.

– Ну, полный гевальт!

– Именно эти слова я и произнес.

– И как тебе удалось это уладить?

Фиктивный персонаж в суде.

– Я на него воздействовал как психотерапевт.

– Ну‑ну, ври дальше!

– Но я, честное слово, сумел на него подействовать!

– Только не говори, что там. – Адам указал на Дыру.

– А я и не говорю. Я воздействовал на него прямо здесь, возле клавикордов! И мне ужасно интересно, что на сей счет думают те, кто за тобой наблюдают.

– Cela m'importe peu. Это совершенно неважно. Давай все по порядку.

– В общем, воздействовать на него было нетрудно. Я просто напевал, выстукивая одним пальцем то, что смог припомнить из его Пятой, и вдруг он весь затрясся и заявил, что я вдохновил его на новый шедевр, и принялся как безумный набрасывать мелодию на каких‑то клочках бумаги. А потом я его проводил до порога, и он благословил меня по‑немецки. А за дверью я и обнаружил того типа, что жевал кирпичи…

– Да ты просто гений. Альф! Между прочим, этот великий покойник, Людвиг ван, не предложил никакой платы?

– Он был весь охвачен вдохновением. Но я все‑таки умудрился кое‑что с него содрать.

– Как же тебе это удалось?

– Я умыкнул часть его записей. – И я передал Адаму клочок бумаги с нацарапанными на нем нотными линейками, нотами и пометками AJlegro con brio и Andante con moto. Внизу красовались инициалы: LvB.

– Господи Иисусе! Пресвятая дева Мария! – Адам был просто в восторге.

– Это же стоит целое состояние! А не сделать ли мне тебя своим постоянным партнером, Альф?

– Нет, это уж совсем ни к чему. Но отчего это наша дорогая Глория не говорит со мной и не смотрит на меня? Неужели она за что‑то на меня сердится? Может, я снова что‑то сделал не так?

– Нет, дело совсем не в этом. Она просто готовится менять кожу, а это всегда повергает ее в депрессию.

– Менять кожу? Вылезать из собственной шкуры?

– Вот именно. Она ведь змеиного племени, если ты помнишь. И никогда не знает, как будет выглядеть в новой коже. Вот и волнуется.

– Но ведь змеи, меняя кожу, не меняют окраски; они просто становятся больше, и…

– Ты совершенно прав, и она все прекрасно понимает сама, но ничего не поделаешь – волнуется!

– Я просто не представляю, чтобы она согласилась утратить хотя бы часть своей привлекательности!

– Ага! И ты к ней в плен попался!

– А у вас, в вашем кошачьем племени, тоже бывают проблемы, связанные с вашим естеством?

– Господи, конечно! И еще какие! Да с ними все наши непристойные любовные песни связаны! – И Адам запел:

Коты на крышах, коты – герои, Пораженные сифилисом и геморроем, Кошки с поднятыми кверху задами Празднуют славный разврат вместе с нами…

– А что, и Глория в этом участвует? – ревниво осведомился я.

– Няня? Моя дорогая хранительница? Да ты с ума сошел! Никогда в жизни! К тому же меня всегда привлекали исключительно женщины‑кошки.