Он отвел глаза: его вопрос стал его же собственным обвинением. Смахнув со щеки слезу, я занялся передатчиком.

Через несколько секунд исчезла гравитация, а я все еще не смог покончить с настройкой, и по истечении трех с половиной минут после того, как зажглась красная сигнальная лампочка, гремучник привел нас, используя тело Эдамса – я никак не решался назвать его зомби – на траекторию Мьолнира. На меня издали смотрел Куцко, и в его чувствах постепенно нарастало горькое разочарование моими неудачными попытками завершить то, что он принимал за серьезную подготовку к переговорам с пришельцами.

– Думаю, нужно попытаться еще раз, – объявил я. – Если ты еще раз нас перекинешь, гремучник?..

Моя фраза так и осталась недосказанной, когда в очередной раз раздался щелчок прерывателей, и мы снова оказались в невесомости. Облизнув пересохшие от волнения губы, я снова стал заниматься передатчиком.

И вдруг безжизненное тело Эдамса поднялось с кресла первого пилота, и его мертвое лицо повернулось ко мне.

– Бенедар, ты… – прошептал он.

Меня чуть не парализовало от звука его голоса. В нем не было ничего даже отдаленно человеческого, несмотря на то, что эти звуки формировались в гортани человека, если судить об этом в строго физиологическом смысле.

Но, вероятно, когда душа Эдамса покинула его тело, вместе с нею ушли и все присущие человеку элементы, а то, что мы теперь слышали, было именно голосом самого гремучника, который доселе был недоступен нашим ушам.

– Да, гремучник, я слушаю тебя… – едва смог вымолвить я.

Мёртвые пустые глаза, лишенные даже подобия эмоций, уставились на меня.

– Предатель, – прошипел гремучник. – Ты обречен умереть.

И, неуклюже двигаясь в невесомости, он стал приближаться ко мне.

ГЛАВА 38

– Не стрелять! – как безумный, заорал я, выставив ладонь в отчаянной попытке защитить себя и гремучника и остановить Куцко. Я видел, как его побелевшие пальцы сжимали игломет – никогда еще за все восемь лет мне не приходилось видеть этого человека в таком состоянии, но ни в чём не мог его обвинить.

– Не стреляй, – повторил я, изо всех сил стараясь подавить собственный страх. – Ты что, задумал его убить?

Ответом было шипение сквозь сжатые в гневе зубы.

– Понимаю тебя. Но всё же, опомнись, я всё улажу.

– Ладно, – выдохнул он. – Скажи только, что ты собираешься улаживать?

Преодолев ужас и отвращение, я приблизился к мёртвому Эдамсу. – Не хочешь рассказать, гремучник? Или мне это сделать?

– Ты обманул нас, ты лгал нам, – снова раздался загробный шипящий шепот. Тело его пошевелилось в опасной близости от меня, и я инстинктивно попятился. – Ты предал нас. Ты обречён.

– О каком предательстве вы говорите? – спросил я. – Разве я не сделал все, что обещал?

Гремучник проигнорировал вопрос, впрочем, иного я от него и не ожидал. Ни логика, ни какие‑то серьёзные аргументы не могли остановить его в данную минуту.

– Ты умрешь, – повторил он.

Сжав зубы, я пытался разобраться в вихре охвативших меня эмоций: битва завершилась, и я её выиграл. Именно злоба, охватившая гремучника, наилучшим образом подтверждала, что победа была за мной, и теперь вся космическая усталость последней недели вдруг разом обрушилась на меня. В какой‑то момент мне стало совершенно безразлично, убьёт меня гремучник или нет. Но если бы он убил меня, то следом наступила бы очередь Куцко. Так что мне ничего не оставалось, как держаться до конца.

– Разве то, как я поступал, ухудшило ваше положение? – потребовал я ответа, стараясь смотреть прямо в эти безжизненные глаза.