|
Заготовка, как живая, рвалась из клещей, сами клещи отчаянно вибрировали - но я держал, до боли закусив нижнюю губу, не ощущая онемевших пальцев (и тех, что у меня были, и тех, которых не было), пока Коблан не перехватил у меня потускневший штырь кривыми щипцами и не сунул его обратно в горн, вынув вместо него другой.
И все повторилось сначала. Я держал, они били. Они - били, я держал. И так - пять раз. Пять раз. Пять мучительных вечностей, пять железных штырей, пять пальцев в руке… Пять. Пальцев. Пять… Пальцев. Пять… Понимание обожгло меня, как пламя горна - заготовку, я чуть было не закричал… Но тут все закончилось. И Коблан Железнолапый, мастер со странностями, объявил, что нам пора обедать. Ему и всяким бездельникам и лентяям, имена которых он и произносить-то отказывается на голодный желудок. 7 То ли я проголодался, как никогда, то ли еще что, но обед у Коблана оказался ничуть не хуже, чем у меня - отменный плов по-дубански с желтым горохом, баранья густая похлебка-пити с острыми пахучими приправами и алычой, свежие фрукты, два сорта вина… Первый сорт - Кобланова отрава; и второй - мой мускат из солнечного Тахира, который, кроме меня, почему-то никто не пил. - Угощайся, устад, - я пододвинул оплетенную бутыль Коблану. - Это в кузне я - устад, - Железнолапый с сомнением оглядел бутыль, опасливо поднес ее к губам и почти сразу же поставил на стол. - А за столом я - Коблан, и ты познатнее меня будешь. Хоть и молодец ты, - неожиданно признался кузнец, и я замер с набитым ртом. - Не всякий Высший, да к тому же однорукий, вот так сразу клещи схватит и к наковальне встанет. Не ожидал… - И зря, - улыбнулся я. - Что с дурака взять? Коблан ошарашенно вытаращился на меня, увидел, что я улыбаюсь - и вдруг оглушительно захохотал. Я не удержался и расхохотался вслед за кузнецом. Подмастерья, сидевшие в конце стола, робко захихикали, но их робость вскоре прошла… Вот так мы сидели и смеялись - и угнетающее напряжение последних двух с лишним месяцев, минувших с того проклятого дня, постепенно отпускало меня. Я чувствовал себя прежним, чувствовал, что снова становлюсь самим собой - веселым Чэном, душой общества, легкомысленным и легковерным; таким, каким был… Нет, не таким. Я обманывал сам себя и не мог обмануть до конца - значит, я уже был другим. Прав эмир Дауд. Многое во мне изменилось, и не только снаружи… Вот такие-то дела, Чэн-подмастерье! Я пододвинул к себе бутыль с мускатом и чуть не опрокинул ее - до того легкой она оказалась. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что бутыль практически пуста. Я с уважением покосился на увлеченно жующего Коблана. Теперь понятно, почему он пьет только свое вино. А я-то ему всего пару бочек тогда предложил, глупец… 8 Дни сменяли друг друга, полыхал горн, висел в углу кузницы над шипастым Коблановым герданом мой Единорог, сам Коблан с подмастерьями громыхали молотами, я в меру сил помогал им - держал клещами заготовки, крутил ножной привод шлифовального круга, иногда брал в уцелевшую руку уже почти готовые фаланги стальных «пальцев», теплые после шлифовки - и надолго зажимал их в кулаке или по совету Коблана прикладывал их к рукояти своего меча. У меня больше не возникало сомнений, нужно ли это. |
