С той же поры, как построен был конь сей из брусьев сосновых,

         Грозы с небес не сходили, и ливень шумел непрестанно.

         В трепете мы Эрифила узнать, что велит нам оракул,

         В Дельфы послали – с ужасным ответом он возвратился:

         Греки, плывя к Илиону, кровию девы закланной

         Вечных склонили богов даровать им ветер попутный:

         Крови аргосского мужа и ныне за ветер возвратный

         Требует небо. Едва разнеслось прорицанье в народе,

         Все возмутились умы, сердца охладели, и трепет

         Кости проникнул. Кому сей жребий? Кто Фебова жертва?

         С шумом тогда Улисс ухищренный Калхаса пророка

         Силой привлек пред народ, да откроет волю бессмертных.

         Многие тут же, зная Улисса, мне предсказали

         Умысел злой на меня и ждали в смятенье, что будет;

         Десять дней прорицатель молчал и, таясь, отрекался

         Жертву назвать и слово изречь, предающее смерти.

         Но, наконец, приневолен докучным Улиссовым воплем,

         Он произнес… то было мое несчастное имя!

         Все одобрили выбор, и всяк, за себя трепетавший,

         Рад был, что грозное всем одному обратилось в погибель.

         День роковой наступал; меня уж готовили в жертву;

         Были готовы и соль и священный пирог, и повязка

         Мне уж чело украшала… но я (не сокрою) разрушил

         Цепи, скрылся в болото и там, в тростнике притаившись

         Ночью ждал, чтоб они, подняв паруса, удалились…

         Нет теперь мне надежды отчизну древнюю видеть!

         Вечно милых родных и отца желанного вечно

         Я не увижу! Быть может, и то, что их же, невинных,

         Мне в замену, за бегство мое, убийцы погубят…

         О! всевышними, зрящими вечную правду богами.

         О! правотой неизменною – если еще сохранилась

         Где на земле правота – молю: яви сожаленье

         Бедному мне и тронься на мой незаслуженный жребий!»

         Мы, сострадая, скорбели над ним, проливающим слезы

         Сам благодушный Приам повелел тяготящие узы

         С пленника снять и ему с утешительной ласкою молвил:

         «Кто бы ты ни был, забудь о своих неприязненных греках;

         Наш ты теперь; ободрись и друзьям откровенно поведай:

         Что знаменует громадный сей конь? На что он воздвигнут?

         Кем? Приношение ль богу какому? Орудие ль брани!» —

         Так Приам вопрошал.