Ковалева закрыла лицо руками, а когда отняла их, ее лицо выражало страх:

– Господи!.. Этого не может быть… Почему вы решили, что это была дача Епифанова?!

– Потому что видел его там, Инесса Владимировна.

– Но почему вы в таком случае не сообщили в милицию?

– Э, бросьте! Они установили за мной слежку. Быть убитым за то, что рассказал о неизвестно кем и неизвестно как переданных деньгах, о том, что был похищен неизвестными людьми и содержался под стражей в неизвестном месте?.. Там, где фигурируют члены Комитета по разоружению в альянсе с генералами Минобороны, милиция и прокуратура бессильны. Не вы ли только что сами сказали, что не слышали ни об одном раскрытом убийстве? Думаете, они не знают, кто и за что убил мою жену? Она ведь работала не на вязальной фабрике, а была коммерческим директором акционерного общества, которое входит в одну из структур, подчиненных Минобороны. Но в прокуратуре с усердием принялись стряпать обвинение против меня – якобы я посягнул на ее квартиру и деньги. Бред?.. А я меж тем уже сутки отсидел в тюрьме и выпущен на свободу под подписку о невыезде!

Ковалева побледнела, как лист бумаги, откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. Моцарт переложил из кармана в карман сигареты, не решившись закурить.

– Что вы намерены теперь делать? – спросила она едва слышно.

– Найти их, пока они не убили кого‑то еще. Никто не будет доказывать мою невиновность, если я сам ее не докажу. Не сумеют упрятать за решетку за отсутствием фактов и улик – выбросят с балкона шестого этажа на асфальт. Потом выдадут за суицид, вызванный угрызениями совести. Они уже интересовались на допросе, не алкоголик ли я.

Ковалева на ватных ногах подошла к серванту. По комнате быстро распространился запах корвалола.

– Надеюсь, вы не собираетесь оставлять мне деньги, которые предназначались для оплаты убийства моего мужа? – Она подошла к открытой форточке, стала ритмично втягивать носом воздух.

– Инесса Владимировна, – спросил Моцарт, – вы мне верите?

Похоже, она в самом деле не понимала, зачем он пришел к ней и чего от нее хочет.

– Допустим, – ответила, не поворачиваясь. – Но из этого вовсе не следует, что я собираюсь становиться вашей соратницей в борьбе с коррупцией.

– Во‑первых, я не собираюсь ни с кем бороться – я врач, а не супермен. Во‑вторых, от вас мне ничего не нужно.

– Вы что, действительно считаете, что Епифанов причастен к убийству Юры?

– Уверен.

Она прошлась по комнате, поеживаясь и нервно заламывая пальцы.

– Они были добрыми приятелями. Вместе работали в Консультативном совете, вместе ездили на охоту.

– Куда? – не удержался Моцарт. – Куда они ездили на охоту, Инесса Владимировна?

– Понимаю ваш интерес, – опустилась в кресло Ковалева. – Но ничем не могу помочь – не знаю.

На какое‑то время Моцарта посетила мысль, что она не хочет говорить и что, возможно, даже они не одни в этой квартире, а кто‑то находится в соседней комнате и подслушивает, подобно тому, как пытался подслушивать он на даче Епифанова. Но домыслы эти были ничем не обоснованы, бросали на вдову тень подозрения, и Моцарт, ощутив себя на месте следователя Первенцева, поспешил от них избавиться.