«А хорош бы я был в милиции, – усмехнулся Моцарт, заводя будильник на полседьмого. – С чистым листом бумаги в конверте в качестве «доказательства»! Так бы они и бросились искать неизвестно кого и неизвестно где! Лежать бы мне сейчас в другом месте – в смирительной рубахе…»

Решение исцелить свидетеля во что бы то ни стало в какой‑то мере успокоило его. Речь шла не просто о спасении души, а о спасении жизни: в случае, если этот тяжело раненный пациент умрет, единственным свидетелем останется он сам – Моцарт, а «оставлять свидетелей не в их правилах», как недвусмысленно дал понять Граф.

Девять граммов свинца станут гонораром за такую «услугу»!

12

Появление Моцарта на работе вызвало любопытные взгляды и расспросы, и было чертовски неловко от необходимости вилять, многозначительно закатывать глаза, прикладывать палец к сомкнутым губам и врать о якобы данной подписке о неразглашении.

– Не был я там, – заглянув в маленькие глазки добродушного Зайцева, вполголоса признался Моцарт, когда все это ему порядком надоело.

Зайцев испуганно замолчал и покосился на дверь.

– А где ты был? – перешел на шепот.

– Нигде. Дома сидел и водку пил.

– Понял, – многозначительно кивнул Зайцев. – Молчок.

– Кто вам звонил?

– Замначтыла генерал Епифанов. Сказал, в срочном порядке, с Минздравом все утрясет… Я сразу понял, ты ведь военврач?.. Ну да ладно, дело такое. Вовремя ты вернулся, Володя. К нам тут четырнадцатого числа раненого привезли…

– Почему не в Склифосовского? – нахмурился Моцарт, ожидавший этого сообщения.

– До Склифосовского не дотянули. Какая‑то бандитская разборка тут рядом, на территории керамического завода. Прошили очередью из «АК‑74», две пули со смещенным центром. Сам знаешь, как все разворотило: проникающее с выпадением петли кишки и сальника, да и нашли не сразу – с час пролежал. Острая кровопотеря, внутреннее кровотечение, и ко всему понадобилась реклинация: раздробленный перелом позвонков. Ефремов и Шахова симультантные операции в четыре руки делали. Токсическая реакция чудовищная, ночью начались гнойные осложнения, в сознание не приходит. Развивается тахикардия, дважды выводили из клинической…

– Кто он такой?

– Некий Ковалев Юрий Николаевич. Вот его карта, посмотри… По документам – член Консультативного совета по разоружению. Органы очень им интересуются. Вчера полковник Дыбов из МВД дважды приезжал, о его состоянии справлялся; сегодня утром у реанимационной полковник Чадрин из контрразведки к милицейской охране своих чекистов приставил. Нам, похоже, не доверяют: Милованов из Бурденко патронирует.

– Вячеслав Анатольевич?

– Ну да. Он мужик опытный, констатировал нетранспортабельность, а то они его все пытались в госпиталь ФСБ перевезти. Сегодня мы уже в шесть утра по настоянию этого Чадрина консилиум собирали. Очень им нужно, чтобы этот Ковалев заговорил, понимаешь. Нашли абсолютные показания к повторной операции, хотя…

– Что?

– Ну, Володя, сам подумай: пятая степень риска, баллов десять, кому охота?.. Да и смысл?

Моцарт полистал карту, покачал головой.

– Когда операция?

– Ариадна уже готовит нейролептаналгезию. Лена Очарес вторые сутки в реанимационной. Милованов хочет присутствовать лично, будет с минуты на минуту.

– А ножичком поработать ему профессорская репутация мешает? – зло сказал Моцарт, закуривая. – Контролера приставили, так надо понимать?

– Оперировать будет Ефремов.