В больнице его не ждали, особой радости по случаю его возвращения никто не выказал. Разве что операционная сестра Леночка Очарес «охами» и «ахами» восторгалась его загаром. Бронзовый Першин среди бледных, под цвет халатов, коллег и больных чувствовал себя неловко.

Зайцев уже ушел домой. Взяв в ординаторской ключ от его кабинета, Першин уединился и позвонил однокашнику.

– Привет, пропащий! Если в течение часа ты явишься ко мне, мы успеем в «Арагви» на юбилей. Обещаю море водки и общество симпатичных дам!» – однокашник явно был уже навеселе, и это нарушало планы Першина.

– Спасибо, Савва, сегодня я уже приглашен. Когда тебе позвонить по делу?

– Извини, брат, по делу лучше завтра. Если оно не срочное, конечно.

– До завтра терпит, пока!..

Проклятый юбилей сводил на нет весь остаток дня. Клиника, где работал Савва Нифонтов, находилась в Больничном переулке, и если бы удалось туда устроиться, то и квартиру нужно было бы искать поблизости – где‑нибудь в районе Рижского или ВДНХ. Теперь же звонки по объявлениям откладывались. Першин позвонил в комиссионный автомагазин на Варшавку, но звонок ничего не дал – там предстояло побывать.

Шахову он нашел в девятой палате. Дождавшись в коридоре окончания осмотра послеоперационной больной, отозвал ее на лестничную площадку и угостил сигаретой.

– Нина Васильевна, я опять по поводу Масличкиной…

– А, это которая суицид?

– Ну да. Вы присутствовали в момент смерти?

– Вас интересует клиническая картина?

– Если можно.

– Сдавление, необратимые изменения в стволе. Как следствие – паралич сердца.

– Но рентгенография в обеих проекциях обнадеживала, несмотря на закрытую травму? Некоторое сдавление и ушиб с легким повреждением мягких тканей.

– А причина сдавления?.. Вы не учитываете эпидуральной гематомы.

– Но в цереброспинальной жидкости не было примесей, я смотрел заключение лаборатории!

– Все очень относительно.

– Что значит – относительно? И обломков не было!

– Compressio cerebri за счет увеличения объема мозга вследствие травматического отека при массивных ушибах, – уверенно сказала Шахова. – Может, стоит поговорить с патологоанатомом? Гистопатологические изменения в заключении должны быть. А что вас интересует?

Першин нервно отщелкнул сигарету, но в урну не попал, пришлось спуститься на пролет по ступенькам.

– Интересует, почему она умерла, – негромко, точно себе самому, сказал он, наклонившись за окурком. – Если бы еще грудная клетка!.. Но мы ведь с нейрохирургом в вашем присутствии не обнаружили некротизированных тканей и решили не трепанировать!

– Владимир Дмитриевич, девочка упала с шестого этажа на асфальт. Меня больше занимает, отчего она не умерла на месте. Не мучайте себя понапрасну, мы сделали все.

– Вы – да, я – нет. Зачем ей было падать с балкона?

– То есть?.. Не понимаю…

Он взял ее под локоть и повел в направлении ординаторской по коридору, точно собирался с духом перед тем, как сообщить нечто важное. Окончательно сбитая с толку Шахова замедлила шаг, то и дело бросая на не, го встревоженные взгляды.

– Операция была паллиативной, ее доставили под капельницей, – первой заговорила она, точно ища оправдания.

– Да нет, нет, это я помню… Жаль девочку, – вздохнул Першин, решив все‑таки не посвящать ее в свои подозрения. – Из хорошей, обеспеченной семьи. Талантливая скрипачка. Говорят, подавала большие надежды.

Шахова, бывшая дважды свидетельницей смерти его пациентов, знала, что оба случая были решительно безнадежны.