|
Писала она увлеченно и, судя по всему, честно, и обе выставки представали в ее описании важнейшими событиями в Москве, России, а может быть, и в целом мире. К удовольствию Першина, художнику Зуйкову посвящался всего один абзац, в котором Вера двусмысленно сравнивала его с Шишкиным, но уверяла, что от написанных им полотен «Сад» и «Краснотал» пахнет яблоками и озоном. Досталось за эпигонство некоему Анатолию Саруханову – «потенциально одаренному, но не сумевшему определиться в границах жанра и потому погрязшему в эклектике». Более всего посетители выставки на Тверской‑Ямской уделяли внимание работам Владимира Маковеева «Вешние воды» и «Ночная охота» – Вера хвалила его за самобытность и отмечала связь с лучшими традициями передвижников…
По сравнению с остальным, происходившим в столице, выставки дебютантов и в самом деле представлялись чем‑то значительным и заманчивым, а рассказ о них собкора «Подробностей» Веры Сорокиной – глотком родниковой воды. «Почему же она не предложила мне пойти с нею? – обиженно подумал Першин, засыпая. – Кто я в ее глазах? Ведь я же ее в Рахманиновский зал консерватории на Моцарта водил…» Этой ночью во сне, в который уже раз, он переплывал озеро без берегов.
16
Горизонт должен был вот‑вот просветлеть, но отчего‑то не светало; чистый прохладный ветер дребезжал форточкой, скрипел качелями во дворе и навевал мысли о небе. Першин понял, что не уснет, но вставать было незачем – в такое время некуда идти, некому звонить, а если бы и было кому, он не стал бы этого делать, чтобы ненароком не вызвать к себе сочувствия. Рассветы в его жизни становились наваждением. Именно в это время его затолкали в черный автобус, в такое же время он переплывал туманное озеро, убегая из неведомого «графства»; на рассвете погибла «скорая», и Катя… да, Катя Масличкина тоже умерла в половине четвертого утра. «Все менять, все! – пришел к окончательному решению. – Ругать перемены – все равно что зажигать свечи для слепых. Они – условие жизни. Нужно издать книгу в том виде, в котором она существует; жениться на Вере, приняв ее такой, какая она есть; уехать куда‑нибудь за границу, все равно куда, лишь бы уехать, начать все сначала, пока есть время…» Гонимые ветром тучи уплывали в неизвестность. Желтая, не очень отчетливая, но все же до боли знакомая звезда заглянула в окно. Он даже не успел разглядеть ее как следует: прощально мигнув, звезда заползла за тучу и исчезла. Была это какая‑нибудь проксима‑Центавра или Бернарда, но именно она однажды указала ему путь к спасению, и появление ее теперь Першин счел неслучайным. Память вернула его на болотистый берег туманного озера, заставила пройти весь путь с того момента, когда Высокий втолкнул его в черную незнакомую комнату: «Свет не включать. Ничего не трогать». От границы света и тьмы лента воспоминаний принялась раскручиваться медленно, события возобновились во всех подробностях… Першин протянул руку, нащупал на тумбочке бензиновую зажигалку. В отсвете воспламенившегося фитиля увидел восемь голов, убранных париками и камуфляжами. Все смотрели на него глазами Графа – чуть раскосыми, словно подтянутыми к вискам. Тоненькие аккуратные складки за ушами и у основания волос – свидетельство недавней пластической операции. Не молодиться же он хотел?.. Региональную кожную пластику производили для изменения внешности?.. или чтобы скрыть дефект – родимое пятно, шрам, ожог?.. Першин снова крутанул рифленое колесико и увидел картину в металлической рамке – озеро, дома… Надпись на обороте: «ТУМАН НАД ОЗЕРОМ». Худ. В. Маковеев. 30x21. Цена 6 руб.»… Он вскочил и опрометью бросился на кухню. |
