Все время, пока он говорил, Первенцев пытался высечь искру из пьезокристаллической зажигалки, поднеся ее к зажатой в зубах сигарете; щелчки метрономом накладывались на сумбурную речь Першина, навязывая ей ритм. Осознав тщетность усилий, следователь бросил зажигалку в кейс.

– У вас случайно спичек нет? – спросил он как ни в чем не бывало.

– Нет!.. Что?.. А, да, есть, – вынул Першин из заднего кармана брюк свою бензиновую зажигалку. – Мне можно закурить?

– Спасибо. Курите, конечно.

Оба закурили, словно после долгой, изнурительной работы по переноске тяжестей.

– Как хирургу вам бы полагалось быть более уравновешенным, Владимир Дмитриевич. Что вы так нервничаете, в самом деле? Отвечайте на вопросы, больше от вас ничего не требуется. Под стражу вас заключать никто не собирается. Пока. Допрос я провожу в рамках следственных мероприятий в соответствии с УПК. Вы здесь впервые?

– Где?

– В офисе, в кабинете жены?

– Да.

– Что же привело вас через год супружества именно в тот день, когда она была убита? Надеюсь, этот вопрос не покажется вам предвзятым?

– Проезжал мимо, решил навестить. Заодно занять немного денег. Я только что вернулся из отпуска. Поиздержался, – пролепетал Першин.

– Ездили по путевке?

– Дикарем. А что?

– И куда, если не секрет?

– В Сочи. Секреты от вас, кажется, называются «уклонением от дачи показаний»?

Первенцев засмеялся и стал укладывать документы в кейс.

– Один? – спросил следователь как бы ненароком.

– Что «один»?

– В Сочи ездили один?

– Да какое вам дело? – начал было снова возмущаться Першин, но следователь неожиданно переменил тональность:

– Отвечайте на вопрос!

– Да, один! Один!

– И где вы там останавливались?

– Вам что, адрес назвать?

– На всякий случай, – осклабился Первенцев. – Вдруг на морской песочек погреться соберусь, а остановиться негде.

Иезуитская манера вытаскивать информацию то мытьем, то катаньем, бросать допрашиваемого из огня да в полымя, задавать не относящиеся к делу вопросы угнетала, воздвигала между следователем и Першиным барьер, брать который с каждым словом становилось все труднее, заставляла нервничать и все глубже зарываться в собственное вранье. «Попал как кур в ощип, – думал Першин. – Черт меня дернул ехать к этой замужней вдове, сутяге… земля ей пухом!»

– Найдите Морозову Марию Тихоновну на Морской, 12, – ответил он, глядя в пол. – Вы бы записали. Знать что‑либо наизусть – все равно что не знать ничего.

– Как вы сказали?

– Это не я сказал, а Монтень. Был такой французский мыслитель.

– А‑а… У меня как раз верная и длительная память, которая удваивает жизнь, по мнению Мирабо, – показал ему Первенцев извлеченный из кейса диктофон. – Жил такой граф лет на двести позже Монтеня. А протокольчик мы, конечно, составим. Как полагается по 141‑й УПК – с подписью следователя и допрошенного лица, то есть с вашей, Владимир Дмитриевич. На каждой странице. Только не здесь, если не возражаете, а в прокуратуре. А то нас в морге 1‑й Градской больницы ждут, где вам будет предъявлено тело вашей законной, так сказать, супруги. А потом мы проведем еще ряд следственных действий.

– Каких еще действий?! – снова почувствовал себя оскорбленным Першин.