|
– Семеро Бог дал, – усмехнулся Петр. – Где ж старшие? – Семен в плотники в город нанялсь, Любашка замужем, Васька с Сережкой рыбу бить по-ехали. – Хорошее дело. И что, много рыбы в этом году? – Да хватает. Мы с Ваською вчерась трех вот таких щук ляпнули. – Он развел широко ла-дони. – Молодцы. – Роман повернулся к подошедшей старухе и вдруг заметил, что все окна Бо-рисова дома наглухо закрыты ставнями. – А что Петр, брат твой, не живет здесь? – спросил он, в то время как старуха снова повто-рила своим скрипучим голосом «Здравствуйте, батюшка». Широкое лицо Петра приняло выражение унылого безразличия, по которому Роман, еще не услыхав ответа, понял, что отвечал на этот вопрос Петр уже не однажды. – Так он ведь помер у прошлом годе. – Умер? – искренне удивленно проговорил Роман, глядя в маленькие глаза Петра. – Помер, помер, батюшка, царство ему небесное, – заскрипела старуха, крестясь и морща маленькое белесое личико. Руки и голова у нее мелко тряслись, словно держались на нитках. – Отчего же? – Так от дифтериту. – Петр кивнул одному из крутящих себе цигарки мужиков, и тот по-дал ему лежащий прямо на дровах тулуп. – А что же доктор ваш, Клюгин? – Ну, дохтур… – равнодушно протянул Петр, набрасывая тулуп на свои голые плечи. – Коли б дохтур был, рази ж они померли? – Кто они? – Так Борис, Марья да младшой их. – Что, и Марья умерла? – И Марья, и Марья-то, сердешная, батюшка, прости господи, – всхлипывая, тряслась ста-руха, опершись на клюку. – Они ведь как, дохтур-то, – развел руками Петр, подступая к Роману и не обращая внима-ния на причитания старухи, – у них ведь тоже оказия вышла – мать пралич разбил у городе, так Андрей-то Викторович и поехали. А как же, все-таки мать – не кто-нибудь. А тут Бориска с за-работков возвертался и на второй ден – на тебе, слег, да и все. А потом Марья и Матюха. А Федьку с Нюркой мы к себе забрали. А через девять ден-то и померли. Сначала Матюха, апосля Марья, да и Бориска… Он замолчал, отошел и вытянул из колоды топор рывком крепкой руки. Старуха по-прежнему причитала, тряслась, глядя в землю. Роман помолчал, ярко представив себе лежащего в гробу Бориса, потом спросил: – А детишки как же? Петр поставил полено на колоду, поплевал на руки: – А что детишки. У нас живут. А подрастут, так хата за ними, куды она денется. – Он раз-махнулся и, ухнув, легко расколол полено. Мужики, не вынимая цигарок из ртов, поднялись, не торопясь взялись за пилу. Постояв немного, Роман достал бумажник, шагнул к Петру. Тот снова воткнул топор в колоду. – Вот. – Роман отсчитал несколько бумажек, протянул Петру: – Купи Борисовым детям что-нибудь. – Благодарствуйте. – Петр взял деньги, быстро поклонившись, спрятал их во внутренний карман тулупа. Чувствуя какое-то внутреннее неудобство от всей этой сцены, Роман, сказав «до свида-ния», повернулся и зашагал прочь. А за спиной звенела пила, ухал Петр, расшибая поленья, и еле слышно причитала старуха. «Да. Какие суровые повороты судьбы, – печально рассуждал Роман про себя, шагая своим широким шагом. – Три года назад, идя с охоты или с рыбалки, я часто останавливался возле по-дворья Бориса, пил прохладный домашний квас, вынесенный радушной Марьяшей в большой белой кружке. А Петра я почти не знал. Борис, Марьяша. Какие спокойные, приветливые люди были. Да и красивые, статные. Работящие. И вот – под гробовой доской. Как быстро и безжа-лостно». Проходя мимо старой, лежащей на земле ивы, он сломал ветку с набухшими почками, по-хлестывая себя по сапогу, подошел к реке. |
