— Кому сдаёшь дела?

— Очнись, Тимофей! Денег на счету райкома нет, только зарплата до конца года. В гараже осталась старенькая «Волга». Дела месяц назад я распорядился сдать в партархив — Иван Сергеевич достал из портфеля чёрный тряпочный мешочек. — Печать райкома отдаю тебе.

— Зачем она мне? — отстранился Кидяев. — Нет, ты её возьми и сохрани, может всё ещё развернётся обратно.

— По Москве незаметно, что это случится, — усмехнулся Иван Сергеевич. — А ты с этого момента можешь считать, что вся власть в районе принадлежит тебе. Только и Советы, кажется, недолго протянут. Ещё год-два, и от них и пара не останется.

— Поживём — увидим, — сказал Кидяев и нажал кнопку внутренней связи. — Захарыч, отзовись!

— Слушаю, Тимофей Максимович, — прохрипел комендант.

— Сейчас к тебе зайдёт Иван Сергеевич. Его просьбу исполни, как мою. Расходы за аренду транспортных средств — за счёт райисполкома. И грузчиков организуй.

В приёмной к первому секретарю райкома кинулся с жалобами Сухов.

— Иван Сергеевич, скажите начальнику райотдела, чтобы возле редакции выставил вооружённого милиционера. Банда антибюрократов угрожает мне расправой.

— Иди, Егор, к Кидяеву, — отмахнулся тот от партийца. — Меня здесь уже нет.

— Как нет? — поразился Сухов. — Десять лет первым и нет…

Но бывшего владыки района и след простыл. Редактор вышел из приёмной и стал бродить по коридорам райисполкома, изредка шепча:

— Что же это, Иван Сергеевич, такое?.. Как это — был и нет?..

На лестничной площадке стоял и дымил сигаретой Зуев. Когда-то Сухов был у него учителем, и взволнованный вид редактора его обеспокоил.

— Что случилось, Егор Петрович?

— Представляешь, Родион, мне только что Иван Сергеевич объявил, что его нету. Как это понимать?

— Всё очень просто, — хохотнул Зуев. — Был Иван Сергеевич да весь вышел. Он ведь не Сталин, чтобы по нему горевать.

— Родион Игнатьевич! — раздался в коридоре звонкий девичий голос. — Вас приглашает к себе Карташов.

Кабинет Антона Васильевича был уменьшенной копией кидяевской шкатулки: полированное дерево, мягкие кресла, барельеф вождя над головой зампреда. Карташов листал папку с подшитыми бумагами.

— Присаживайся, — сказал он и привычно откинулся на мягкую спинку кресла. — Тимофей Максимович недоволен. И мной, и тобой. Он ожидал, что мы сразу сорвёмся в Хмелёвку выгонять Размахова.

— Я плохо сказал, Антон Васильевич, неубедительно. Но я не понимаю, зачем мешать человеку делать доброе дело? Пускай восстанавливает эту церковь. Ну, сейчас — не памятник, охраняемый государством, так эти позиции регулярно пересматриваются, пройдёт лет десять-двадцать — и объявят памятником. Он же не требует, чтобы церкви присвоили его имя.

— Это так, — согласился Карташов. — С одной стороны, хороший гражданский поступок, а с другой — реанимация религиозных представлений, да ещё мало ли что… Впрочем, я бы закрыл глаза на всё это, но тут такая подоплёка. Видишь ли, отец этого Размахова вместе с Кидяевым в своё время закрыли этот храм, так сказать, по требованию сельских жителей. Вот я сейчас копию решения схода просматривал. Ну, закрыли и закрыли. Заковырка в том, что является сын этого Размахова и начинает реставрацию. Улавливаешь подоплёку?

Для Зуева всё это было новостью. Он задумался.

— Сход-то по закрытию, наверное, липовый был?

Карташов пожал плечами.