— Я, кажется, вызван сюда свидетелем, — сказал Сергей, ощутив всю зыбкость своего положения.

— На моей памяти, — холодно произнёс Глазков, — было несколько случаев, когда человек приходил в этот кабинет уверенным в своей невиновности, а отсюда его выводили в наручниках.

— Вы и мне приготовили такой же сюрприз? — спросил Размахов, успокаиваясь.

«Чего, собственно, мне бояться, — подумалось ему. — Ну, повыделывается следователь и отпустит».

— Я бы на вашем месте так не шутил, — сказал Глазков. — Вы, пока, привлекаетесь по двум статьям Уголовного кодекса, за самоуправство и за незаконное производство работ. По этим статьям предусматривается наказание в виде лишения свободы. Прошу вас иметь это в виду. Но вернёмся к протоколу. Ваши фамилия, имя отчество?

Допрос длился около часа. За это время Размахов рассказал о том, как он появился в Хмелёвке, что успел сделать в церкви.

— Я вас не понимаю, Размахов, — с нотками сочувствия в голосе произнёс Глазков. — Серьёзный человек с высшим образованием, уже далеко не юноша, и вдруг такое мальчишество. Это надо же! Приехать к нам и заняться таким безобразием. Откуда это у вас?

— Нет ничего странного, — решил наполовину открыться Сергей. — Я прочитал в газете, при каких обстоятельствах был закрыт этот храм, приехал в Хмелёвку, посмотрел, затем взял отпуск и принялся за работу.

Глазков погрузился в задумчивость, затем неожиданно ткнул в сторону Размахова пальцем.

— Вы православный?

— Как вам сказать, — смешался Сергей. — Скорее всего, православный.

— Может вы сектант? — насел Глазков. — Баптист или адвентист?

— Нет, что вы! — изумился Сергей. — Даже рядом с такой публикой не стоял. Но я русский, стало быть, православный.

Следователь кисло глянул на подозреваемого и откинулся на спинку кресла.

— Вас предупреждали о недопустимости проведения работ на объекте?

Не заметив подвоха, Размахов признался, что к нему приходил участковый и грозил штрафом.

— Вот мы и установили самое главное, — довольно сказал следователь и застрочил ручкой по бумаге. — Теперь в ваших действиях просматривается главное — умысел. То есть вы действовали не по незнанию, а умышленно. Так-то вот!

— Интересно девки пляшут! — невольно вырвалось у Размахова. — Вы что, намерены меня в тюрьму посадить?

— Это не я решаю, а суд, — самодовольно осклабился Глазков. — Да-да, суд! А пока подпишите протокол, на каждой странице. С моих слов записано верно и подпись.

— Прочитать можно?

— Прошу! Читайте внимательно, не спеша.

«Неужели всё, чем я жил последний месяц, уместилось в три странички? — подумал Размахов, перелистывая протокол. — Ведь здесь совсем не обо мне написано, это не я, а кто-то другой занял церковь и начал там самоуправничать. Нет, это не я».

— Я этого не подпишу, — сказал он. — Повторяю, я протокол подписывать не буду!

— Ошибаетесь, голубчик, подпишите, у меня отказчиков не бывает, — зловеще прошипел следователь. — Ведь мне недолго вас задержать, и эту ночь вы прокукуете в КПЗ. Вас такая перспектива устраивает?

Зуев стоял возле кабинета Глазкова и прислушивался к доносящимся оттуда голосам. В коридоре послышались шаги, и Родион отпрянул от двери.

— Что, допрашивает? — сказал Колпаков.