Она придирчиво его оглядела и подвела к зеркалу.

— Пиджак никуда не годится, а брюки пока сойдут за первый сорт.

— Что ты затеяла? — удивился Зуев.

— Погоди, — она достала из шкафа пиджак яркого малинового цвета. — Это тебе.

— Мне? — поразился Зуев. — Но он, как это сказать, не мужской расцветки.

— А вот и неправда, очень даже мужской пиджак, как сейчас стали говорить — для крутых ребят.

— Ты где его взяла?

— Как где? Ты что, забыл, что я модистка? Я первый такой пиджак сшила для Подростка.

— Для какого ещё подростка? — не понял Зуев.

— Один из самых крутых в городе. Сейчас, Родя, время пришло для таких, как они. А чем ты их хуже? Офицер, афганец. В этом пиджаке тебе всюду будет дорога, так что обнови его, не медля.

Зуев облачился в малиновый пиджак, глянул в зеркало и остался доволен: Галя на глазок угадала его размер, и пиджак сидел на нём, как влитой, и его цвет уже не показался ему таким крикливо-вызывающим, как с первого взгляда.

Прихватив пару пустых авосек, Родион спустился вниз, вышел на улицу и направился в магазин путём, сторонним от тётушкиных окон. Ему не хотелось попадаться ей на глаза, чтобы не отвечать на прямые вопросы, которые бывший начальник паспортного стола умела ставить так остро, что они Родиона вгоняли в краску своей откровенностью. Но это у неё получалось не от испорченности милицейской службой, а от привычки говорить всегда правду.

Продуктовый магазин был Зуеву знаком, будучи в гостях у тётушки, он здесь неоднократно бывал, и обычно в нём имелись товары и покупатели. Но, войдя в торговый зал, он поразился пустым прилавкам и малолюдству. Не было даже водки, одни ряды консервов, овощных и рыбных, молочные пакеты и бутылки, макаронные изделия, грязная бочка с постным маслом, дешёвые сигареты и хлебобулочные изделия — всё это Родион охватил одним взглядом и, вздохнув, развернул записку с Галиным заказом. В нём значился один продукт, который можно купить свободно — поваренная соль в серых килограммовых пачках.

В молочном отделе по талонам он приобрёл восемьсот граммов масла, в мясном — кило двести «Докторской» и отправился в овощной павильон. За картошкой была очередь, и Зуев встал за мужиком, который явно страдал с похмелья: краснел и потел, источая вокруг себя такое похмельное амбре, что все от него отворачивались.

— Мне десять килограммов и, будьте добры, помельче.

Продавщица сыпанула в грязный лоток из ящика картошку, бухнула её на весы.

— Девушка, я просил, чтобы помельче, — недовольно пробрюзжал мужик.

— Не хотите— не берите! — озлилась баба. — Кто следующий?

— Вот же у вас мелочь стоит, полный ящик.

— Это отбраковка.

— Вот и взвесьте её мне.

Очередники возмущённо зашумели, раздалось несколько негодующих возгласов.

— Обратно не приму! — заявила продавщица и насыпала мужику картофельной мелочи большую продуктовую сумку.

В ответ он победно огляделся по сторонам и радостно выпалил, глядя на Зуева:

— Учись, парень, жить! Теперь моя, когда очистит эту мелочь, хренушки отправит меня в другой раз за картошкой. Замучается чистить!

В очереди зашумели, кто-то обозвал мужика жестокой скотиной, но он, всё так же победно поглядывая по сторонам, подмигнул Сергею и понёс картошку домой.

— Тебе тоже мелкой? — спросила продавщица.

— Нет, мне покрупнее, — сказал Зуев. — Я сам чищу.