Любимов был дошлым поисковиком того, что плохо лежит и, поняв настроение Зуева, скоро его покинул вместе со своим сопровождением. Родион вздохнул им вслед с облегчением человека, избавившегося от опасности быть вовлечённым во что-то нехорошее и душепротивное. Но это были неизбежные неприятности, какие случаются во всяком деле, и Родиону его работа нравилась, она крепко помогла ему не потерять себя после того, как он комиссовался по ранению, полученному в Афганистане, из армии инвалидом третьей группы с незначительной пенсией и безо всяких перспектив в дальнейшей жизни.

Хотя перестройка уже шла полным ходом, и её вожаки подбивали народ обрушиться на Ленина, отношение к «афганцам» было ещё душевным, особенно к тем, кто был ранен или награждён. Зуев был отмечен и тем и другим, и по личному распоряжению Кидяева его назначили на должность хранителя культурно-исторических ценностей всего района. Поначалу его часто приглашали на различные праздничные мероприятия, усаживали в президиум, но вскоре на первый план вышли герои перестройки — кооператоры, без которых районные власти и шагу не могли ступить, и Родион снял с парадного пиджака боевой орден Красной Звезды, завернул его в плюшевую тряпочку и вместе с удостоверением спрятал в сундук.

После завтрака Родион вышел из дома, почистил щёткой полуботинки и направился на автобусную остановку, поскольку знал, что машину для поездки в Хмелёвку ему не дадут. Кидяев и Карташов с утра умчались в колхозы, накручивать хвосты председателям, чтобы те ускорили темпы уборки урожая, секретарь райисполкома Поспелов держался за свой «уазик» зубами, а других машин, кроме мотоцикла с коляской, числившегося за комендантом, не было, и Зуеву оставался только рейсовый автобус.

Но Зуев не огорчался, он был начисто лишен амбиций, о карьере провинциального чиновника не помышлял, это была особая каста, державшаяся от всех прочих смертных в стороне, и в райцентре со временем появился для них коттеджный оазис, где стояли кирпичные особняки, в которых проживала вся партийно-чиновничья головка района.

Родион дважды в день, по дороге на работу и с работы, проходил по этой резервации для успешных людей, отгородившихся от посторонних высокими тесовыми заборами, где всегда было так тихо, что, казалось, пчела пролетит, и её будет слышно, но сегодня его удивило появление здесь известного антибюрократа Смирнова со своими сторонниками. Борцы за повальную справедливость водрузили над собой плакат с надписью «Катись подальше, пока не посадили!» и громко скандировали этот лозунг, всполошив всех собак в околотке.

«Это же они уже Ивана Сергеевича достали у него дома!» — поразился Зуев и, подойдя ближе, увидел, что в просторном дворе особняка, принадлежащего первому секретарю райкома партии, стоят два нагруженных грузовика, а сам хозяин с туго набитым портфелем в руке открыл дверцу «Волги» и уже намеревался в неё сесть.

Антибюрократы решили, что пришла пора обкричать Ивана Сергеевича в упор и с воплями двинулись в частное домовладение, но из-за крыльца выскочил громадный лохматый пёс и, задыхаясь от злости, кинулся на пришельцев. Антибюрократов спасла их резвость, они шарахнулись назад, и пёс лишь немножко не дотянулся до их вожака Смирнова, который выронил плакат и «кавказец» стал рвать его на клочья.

«Стало быть, первый дал дёру» — подумал Зуев, удаляясь от места схватки за справедливость. Из оазиса номенклатурных жилищ он вышел прямиком к площади, которая ввиду отбытия антибюрократов была пустынна. Однако миновать её без задержки Родиону не дал бойкий парень, подруливший к нему на «жигулёнке», комсомольский вожак района. Опустив стекло на дверце, он высунул из неё кудлатую голову и, поздоровавшись, сказал:

— Я жду твоего слова.

— Не для меня это дело.

— Было бы предложено, — сказал комсомолец.