|
-- Вы еще спрашиваете! -- горячо воскликнула она. -- Ведь я шотландка. -- Она шотландка, -- повторил майор, выразительно глядя на меня. -- Она вас жалеет, но в этом вам никто не позавидует. -- А я упиваюсь каждой каплей ее жалости, -- возразил я. -- Ведь жалость -- сестра любви. -- Что ж, давайте спросим у нее самой. Мисс Гилкрист решать, а нам -- покорно склоняться перед ее решением. Скажите, мисс Флора, что ближе к любви -- восхищение или жалость? -- Полноте, -- прервал я, -- будем говорить прямее. Нарисуйте перед дамой всю картину, без утайки: опишите вашего кавалера, а я опишу моего -- и пусть мисс Флора сделает выбор. -- Кажется, я вас понимаю, -- сказал Шевеникс. -- Что ж, попробуем. Вы полагаете, что женское сердце прежде всего подвластно жалости и родственным ей чувствам. Нет, я более высокого мнения о женщинах. Я убежден, что тот, кого женщина полюбит, должен сначала завоевать ее уважение: он тверд, ему смело можно довериться; он горд; если угодно, быть может, суховат... но превыше всего тверд. Вначале она будет глядеть на него с сомнением, но под конец поймет, что лицо его, суровое для остального мира, смягчается для нее одной. Прежде всего доверие, говорю я. Так любит женщина, достойная героя. -- О да, сэр, он у вас большой честолюбец и несомненный герой, -- сказал я. -- Мой кандидат проще и, смею думать, человечнее. Он и сам не особенно уверен в себе и не обладает столь необыкновенной твердостью, чтобы ею восхищаться; он видит прекрасное лицо, слышит милый голос -- и вот без всяких пышных слов он уже влюблен. О чем же ему просить, как не о сострадании, о сострадании к его слабости, к его любви, которая составляет всю его жизнь! Для вас женщина всегда в подчинении у героя, она должна глядеть на него снизу вверх, а он стоит, точно мраморное изваяние, задравши нос! Но господь бог мудрее вас, и даже самый неколебимый ваш герой может в конце концов оказаться всего лишь человеком. А теперь выслушаем приговор королевы, -- закончил я, оборотясь к Флоре, и низко пред нею склонился. -- Но как же королеве судить, кто из вас прав? -- спросила Флора. -- Мне придется дать ответ, который вовсе не послужит ответом на ваш вопрос. Кто прикажет ветру, куда дуть? Кто прикажет девушке, кого любить? Говоря это, она закраснелась, и мои щеки тоже вспыхнули, ибо я услышал в ее словах признание, и сердце мое переполнилось радостью. Шевеникс же побледнел. -- Вы превращаете жизнь в весьма опасную лотерею, сударыня, -- сказал он. -- Но я не стану отчаиваться. Наперекор всему я отдаю предпочтение чести и безыскусственности. И должен признать, что в эту минуту он был на диво хорош и в то же время презабавно походил на мраморную статую с задранным носом, с которою я его сравнил. -- Просто понять не могу, как это у нас зашел такой разговор, -- молвила Флора. |
