-- И мне чрезвычайно приятно
повстречать человека, столь хорошо осведомленного о моей родословной. А вы,
сер, тоже знатного рода?
Я задал этот вопрос крайне высокомерным тоном, отчасти, чтобы скрыть
безмерное любопытство, которое пробудил во мне странный посетитель, отчасти
же потому, что в устах рядового солдата в арестантской одежде это,
разумеется, звучало смешно и ни с чем не сообразно.
Он, видно, тоже так подумал и засмеялся.
-- Нет, сэр, -- возразил он, на сей раз по-английски. -- Я не знатного
рода, как вы изволили выразиться, а всего лишь обыкновенный смертный, что,
впрочем, равняет меня с любыми самыми родовитыми господами. Я просто мистер
Роумен, Дэниел Роумен, лондонский стряпчий, к вашим услугам, сэр, и, что,
вероятно, заинтересует вас куда больше, приехал я сюда по поручению графа --
вашего двоюродного деда.
-- Как! -- воскликнул я. -- Неужто мсье де Керуаль де Сент-Ив помнит о
существовании столь незначительной персоны, как я, и неужто он снизошел до
того, чтобы считать родней наполеоновского солдата?
-- Вы отлично говорите по-английски, -- заметил мой гость.
-- Это мой второй язык с детства, -- сказал я. -- Няня моя была
англичанка, отец говорил со мною поанглийски, а завершил мое образование ваш
соотечественник, мой дорогой друг мистер Вайкери.
На лице законника выразился живейший интерес.
-- Как! -- воскликнул он. -- Вы знали несчастного Вайкери?
-- Больше года, -- сказал я, -- и долгие месяцы делил с ним его
убежище.
-- А я служил у него в конторе и стал его преемником. Превосходный был
человек! Он поехал в эту проклятую страну по делам мсье де Керуаля, и ему
так и не суждено было воротиться. Вы, часом, не знаете, сэр, каков был его
конец?
-- Увы, знаю, -- отвечал я. -- По несчастью, он повал в руки шайки
разбойников, мы их называем chauffeurs [10]. Скажу коротко: его пытали, и он
умер в тяжких мучениях. Вот смотрите, -- прибавил я, сбрасывая башмак (чулок
у меня не было), -- я был тогда еще ребенком, и смотрите, как они со мною
обошлись.
Он поглядел на след старого ожога, и лицо его исказилось.
-- Ужасный народ! -- пробормотал он негромко, но я все же услышал.
-- О, да, англичанин может позволить себе такое суждение, -- вежливо
отозвался я.
Вот так квитался я с этой легковерной нацией. Девять из десяти наших
посетителей приняли бы мои слова за чистую монету, за свидетельство моего
здравомыслия, "о, видно, лондонский законник был поумней их.
-- А -- вы, я вижу, не так-то глупы, -- сказал он.
-- Да, -- отвечал я, -- не вовсе дурак.
-- И, однако, лучше не давать воли иронии, -- продолжал он. -- Это --
опасное оружие. Ваш двоюродный дед, сколько я понимаю, всегда был к нему
привержен, и теперь почти уже невозможно понять, шутит ли он или говорит
серьезно. |