-- Ах вы, коварная женщина! Объясните же!
-- Да вот, дней десять назад приходит ко мне какой-то незнакомый
человек и спрашивает, нет ли у меня каких вестей от капрала, который хвалил
мое белое вино. А я говорю: "Какие уж известия от иголки в стоге сена? Мое
вино все как есть хвалят". (Ах, мадам Жюпиль, мадам Жюпиль!) А он мне и
говорит: "Я про того капрала, которого зовут или звали Шандивер". Тут я как
закричу: "Как так звали! Да неужто он помер?" -- И, честно вам скажу, даже
слеза меня прошибла. А он отвечает: "Нет, мол, не помер, и вот вам лучшее
тому доказательство, скоро он самолично явится сюда, к вам, и будет
спрашивать, нет ли ему писем. Тогда вы должны ему сказать что, ежели он ждет
письма от... -- Постойте-ка, я записала имя на бумажке и сунула ее в
бокал... вот она... -- от мисс Флоры Гилкрист, так пускай ждет в Париже,
покуда его доброжелатель не сумеет передать ему письмо в собственные руки. А
ежели он станет вас про меня расспрашивать, скажите, мол, я приходил от...
-- Постойте-ка, я и это имя записала... да, вот оно... -- от мистера
Роумена".
-- Черт побери все эти предосторожности! -- вскричал я. -- А какой с
виду этот человек?
-- Степенный такой мужчина, волосы темные, и обхождение вежливое.
Похоже, управляющий либо дворецкий, а то и помощник нотариуса; одет эдак
просто, весь в черном.
-- И хорошо он говорил по-французски?
-- Куда уж лучше!
-- А больше он не приходил?
-- Как же, приходил, всего только позавчера и, видать, разогорчился,
что вы еще не приезжали. Я спросила, может, он хочет еще что вам передать, а
он сперва сказал -- нет, а потом говорит: передайте, мол, на севере все идет
хорошо, только пускай из Парижа никуда не уезжает, покуда мы с ним не
свидимся.
Вы, верно, догадываетесь, как я клял мистера Роумена за его чрезмерную
осторожность. Если на севере все идет хорошо, с какой же стати он не
передает мне письмо Флоры? Да и вообще, раз я в Париже, как оно мне может
повредить? Я уж готов был махнуть рукою на всякое благоразумие и немедля
ринуться в Кале. Однако же распоряжение адвоката было ясно и недвусмысленно,
и на то, без сомнения, имелась своя причина, хотя и изъяснялся он, по своему
излюбленному обычаю, загадками. Да и посланный его мог воротиться в любой
час.
Вот почему, хоть это было мне сильно не по душе, я почел за благо
остановиться у мадам Жюпиль и запастись терпением. Вы, верно, скажете, что
не так уж трудно было убить время в Париже в те дни -- между тридцать первым
марта и пятым апреля тысяча восемьсот четырнадцатого года. Вступление в
столицу союзников, неслыханное предательство Мармонта, отречение императора;
на улицах повсюду казаки, редакции газет под началом новых редакторов гудят,
как ульи, и с утра до ночи сообщают парижанам самые противоречивые сенсации;
в каждом кафе новые слухи, на каждом углу драки или скандалы; нескончаемый
поток манифестов, плакатов, афиш, карикатур, листовок с оскорбительными
стишками. |