Я позволил тебе подорвать силу моего
характера, и, превратившись в привычку, это стало для меня не просто
Ошибкой, но и Гибелью. Мои нравственные устои ты расшатал еще больше, чем
основы моего творчества.
Когда тебе обещали ордер на арест отца, ты, разумеется, стал
распоряжаться всем. В то время как мне следовало бы остаться в Лондоне,
посоветоваться с умными людьми и спокойно рассудить, каким образом я
позволил поймать себя в такую ловушку - в капкан - как до сих пор
выражается твой отец, - ты настоял, чтобы я повез тебя в Монте-Карло -
самое гнусное место на белом свете, где ты день и ночь играл в казино, до
самого закрытия. А я - поскольку баккара меня не привлекает, - я был
оставлен в полном одиночестве. Ты и пяти минут не хотел поговорить со мной
о том положении, в которое я попал из-за тебя и твоего отца. Мне
оставалось только оплачивать твой номер в отеле и твои проигрыши. Малейший
намек на тяжкие испытания, ожидавшие меня, нагонял на тебя скуку.
Очередная марка шампанского, которую нам рекомендовали, интересовала тебя
куда больше. По возвращении в Лондон те из моих друзей, кто по-настоящему
тревожился о моем благополучии, умоляли меня уехать за границу и
уклониться от этого неслыханного судилища. Ты приписывал им подлые мотивы
и обвинял меня в трусости за то, что я выслушивал их советы. Ты заставил
меня остаться и, если выйдет, отвести от себя все обвинения бесстыдным и
неправдоподобным лжесвидетельством на суде. Разумеется, в конце концов
меня арестовали, и твой отец стал героем дня - нет, не только героем дня:
теперь твоя семья попала в сонм Бессмертных, ибо из-за шутовских, хотя и
мрачных прихотей истории - ведь Клио самая несерьезная из Муз - твой отец
теперь навсегда останется среди добрых и благомыслящих героев книжек для
воскресных школ, тебе будет отведено место рядом с отроком Самуилом, а я
окажусь в самой глубокой трясине "Злых щелей", между маркизом де Садом и
Жилем де Ретцем.
Конечно, я должен был избавиться от тебя. Конечно, я должен был бы
вытряхнуть тебя из своей жизни, как вытряхивают из одежды ужалившее
насекомое. В одной из лучших своих драм Эсхил рассказывает о вельможе,
который вырастил в своем доме львенка, детеныша льва, и любит его за то,
что тот, радостно блестя глазами, прибегает к нему и ласкается, выпрашивая
подачку, - весело глядящий на руки, ласковый по принуждению желудка. Но
зверь вырастает, в нем просыпается инстинкт его породы, нрав предков,
уничтожает и вельможу, и его семью, и все, что им принадлежало.
Чувствую, что и я уподобился этому человеку. Но моя ошибка была не в
том, что я с тобой не расстался, а в том, что я расставался с тобой
слишком часто. Насколько я помню, я регулярно каждые три месяца прекращал
нашу дружбу, и каждый раз, когда я это делал, ты ухитрялся мольбами,
телеграммами, письмами, заступничеством твоих и моих друзей добиться,
чтобы я позволил тебе вернуться. |