или забыла?

   Марк - тот куда крепче и спокойней. Он пошел в Констанс: светловолосый,

сероглазый, высокий - на вид ему все двадцать, а не  шестнадцать  лет.  Он

уже сейчас чуть ли не на голову выше меня. Лицо у него хмурое... И вдруг я

понимаю, что оно давно такое, что я не видел улыбки на лице моего сына уже

много дней, может быть, недель. Почему я именно сейчас, только сейчас  это

сообразил? И Констанс... Она ничего не говорила...

   Отец смотрит на меня поверх очков. Я не привык видеть его в  очках,  он

завел их перед самой войной, но я как-то не заставал его за чтением  и  об

очках только слышал. Очки в светлой металлической оправе резко  выделяются

на его темном худом лице. Теперь я замечаю маленький  беловатый  шрам  над

верхней губой... почему я его раньше не видел? Или видел, но  не  замечал,

не запоминал?

   Отец снимает очки, встает и подходит ко мне.

   - Это ты тогда, во время войны, был ранен? - спрашиваю я, показывая  на

верхнюю губу.

   Отец инстинктивно подносит руку к шраму.

   - Да, осколок на  излете.  Разворотил  губу,  я  ведь  даже  усы  тогда

отрастил побольше, чтоб незаметно было. Ты маленький еще был, не помнишь.

   Да, да, конечно, я был маленький, а вот помню, оказывается.  Как  жаль,

что теперь уже не удастся поработать над этой проблемой - памяти  активной

и памяти пассивной, странных, неизвестно для  чего  существующих  резервов

мозга,  заброшенных,  недоступных  кладовых,  чердаков,  подвалов   нашего

сознания,  где  вперемежку  с  кучами  мусора  и  хлама,  вероятно,  лежат

несметные сокровища, а мы об этом и не подозреваем...

   - Ты выглядишь очень усталым, Клод, - озабоченно говорит отец. -  Из-за

этого?

   Он показывает на окна, и мне становится смешно и грустно.

   - Да, из-за этого, еще бы!

   "Нет, это все же  немыслимо,  -  опять  думаю  я,  -  такое  буквальное

исполнение пророчества... мрачного пророчества Робера тогда, после истории

с Натали. "Если ты всех их поставишь в такую зависимость от  своей  любви,

ты взвалишь на плечи непосильный груз и переломишь себе  хребет...  А  что

тогда будет с ними? Ты потащишь их за собой в могилу,  как  древний  воин,

которого хоронили вместе с женами и слугами? Ты думал об этом?"

   Конечно, я думал. Но тогда, в обычной мирной жизни,  это  не  выглядело

опасным. Разве это плохо, что очень близкие, любящие  люди  связаны  между

собой более тесно, более прочно и глубоко, чем все остальные? Разве плохо,

что  существует  Светлый  Круг  любви  и  взаимопонимания   среди   нашего

страшного,  жестокого,  разобщенного  мира?  Неужели  это   ошибка,   даже

преступление   -   вырваться   из   дьявольского    хоровода    замкнутых,

непроницаемых,  лживых  лиц-масок,  лиц-личин?  Создать  для   себя   хоть

маленький светлый мир, где лица и глаза - живое зеркало души, где  нет  ни

лжи, ни лицемерия, ни страха, ни  злобы?  Ведь  должен  же  быть  какой-то

отдых, просвет во мгле, надежда на счастье? Разве не этим жив человек? Так

пускай каждый идет своим путем к этой цели! Мой путь  для  большинства  не

годится - что ж! Это не причина, чтоб я им не воспользовался.