можно  предположить  a  priori?  Достаточно  для  того,  чтобы   не   дать

человечеству исчезнуть с лица земли?

   - Возможно... - бормочу я. - И что же? Ждать? Терпеть? Надеяться?

   - Твоя задача, - Робер не спускает с меня глаз, и мне кажется  тяжелым,

материально весомым этот неподвижный пристальный  взгляд,  -  твоя  задача

состоит именно в том, что ты раньше наметил для  себя:  отвечать  за  свой

участок. Если ты сможешь уберечь всех нас, отстоять  этот  опорный  пункт,

бой будет выигран.

   - Но почему? - вяло протестую я. - Откуда у тебя уверенность в том, что

есть другие, есть надежда для человечества?

   - А ты сам? - не отводя от меня своих тяжелых глаз, спрашивает Робер. -

Разве ты сам в это не веришь?

   На минуту я совершенно отчетливо ощущаю, почти вижу: Робер знает  нечто

крайне важное, скрытое от  меня.  Я  вздрагиваю,  пораженный  этим  ясным,

безошибочным ощущением, мне хочется спросить: "Что же это?" Но Робер вдруг

ласково улыбается, проводит рукой по моему лбу, говорит:

   - Ну что ты? Что с тобой? Успокойся! Тебе надо заснуть!

   Я все еще ощущаю это его загадочное знание. Я успеваю даже подумать: "А

вдруг эта занавеска там, в доме на холме..." Но потом  все  мысли  смывает

сладкая, блаженная усталость. Я засыпаю мгновенно. Я слишком устал.

   Когда я просыпаюсь, передо мной  сидит  Валери.  Должно  быть,  я  спал

недолго - солнце стоит так же высоко, и  тот  же  мутный  желтоватый  свет

заполняет комнату, - но чувствую я себя  отдохнувшим  и  свежим.  Я  легко

встаю с кресла.

   - Валери, - говорю я, - как хорошо, что ты пришла!  Я  уж  беспокоился,

что так долго тебя не вижу.

   Валери поднимает на меня свои продолговатые блестящие глаза. Она  очень

бледна.

   - Клод, - говорит она и слегка  откашливается,  будто  в  горле  у  нее

что-то застряло, - Клод, я поняла, что сделала ошибку. Я не должна была...

   Мы  с  Валери  всегда  понимали  друг  друга  с  полуслова.   Настоящей

телепатической связи у нас не было, но мы знали  друг  о  друге  все,  как

знают очень любящие, очень близкие люди. Мы наперебой высказывали  одну  и

ту же мысль одинаковыми словами, и это нас всегда смешило  и  трогало.  Мы

безошибочно угадывали все оттенки настроения друг у друга. Ни со мной,  ни

с Валери не случалось несчастий за те четыре года, что мы прожили  вместе,

но думаю, что, если б с одним из нас  случилось  что-либо  плохое,  другой

немедленно почувствовал бы это.

   Долгая разлука оборвала эту связь, казавшуюся нерасторжимой. В  начале,

в армии, были хоть письма... письма моей Валери, такие отчаянные и нежные,

что я потихоньку плакал по ночам - от  любви,  от  тоски,  от  мучительной

тревоги за нее, такую одинокую, такую беззащитную и  хрупкую...  Я  думаю,

что  способности  к  телепатии  пробудились  у  меня  прежде   всего   под

воздействием этой непрестанной тревоги, тоски, страха за Валери.  Когда  я

попал в плен, наша переписка оборвалась.