Половину сознательной жизни.

   Я  встряхиваю  головой,  стараясь  отделаться  от  тягостного  ощущения

кошмара. Мне кажется, что это не Валери говорит - я сам внутри  себя  веду

этот опасный и бесчестный спор со своей совестью. Но Валери  стоит  передо

мной, и  от  исхода  этого  спора  зависит  ее  жизнь.  Веревка  скользит,

скользит...

   - Впрочем, дело не в Констанс, - продолжает Валери. - Я знаю,  что  она

все понимает и мое пребывание здесь мало  ее  тревожит.  Но  сам  подумай:

зачем мне оставаться?

   Я смотрю на нее, недоумевая: ведь она сама сказала, что _знает_.

   - Да, я знаю, конечно, - говорит Валери.

   Значит, связь стала  теперь  всеобщей?  Но  почему  же  я  не  могу  по

произволу видеть других? Вот и сейчас - где отец,  я  не  знаю.  И  о  чем

думает Валери, тоже не знаю. Значит, действует только обратная связь?  Они

для меня закрыты, а я для них насквозь прозрачен? Самое плохое, что  может

случиться при такой ситуации.

   - Клод, я так не могу, -  мягко  и  настойчиво  говорит  Валери.  -  Ты

знаешь, какая я. За эти годы я не так уж изменилась. Что для меня - такой,

как я есть, - осталось ценного в этом мире? Твоя любовь? Боже, Клод, я  не

упрекаю тебя,  пойми,  но  ведь  ты  же  знаешь,  что  это  любовь-фантом,

любовь-воспоминание. Мне этого мало. Было бы мало даже в нормальном  мире.

А здесь... Клод, дорогой, здесь я задыхаюсь. О любви я сказала, потому что

для тебя это очень важно. Но ведь здесь вообще ничего нет, кроме  запертых

наглухо дверей и этих зловещих пыльных  стекол.  Нет  дорог,  вьющихся  по

холмам, нет свежего ветра,  нет  реки  -  все  это  там,  за  стеклами,  и

нереально, как декорация. А мы сами  -  мы  разве  реальны?  Мы,  запертые

здесь, неизвестно как и для чего?

   - Валери, умоляю тебя, успокойся!  -  с  трудом  произношу  я.  -  Наше

спасение в том, чтоб терпеть и надеяться.

   - Терпеть - во имя чего? - страстно спрашивает Валери, и лицо ее совсем

молодо, как в давние годы. - Надеяться - на что? Клод, не обманывай  себя!

Мир погиб, а мы случайно уцелели. Если и остались на Земле еще  живые,  до

них добраться так же трудно, как до жителей других планет. Да  и  к  чему?

Ну, будет нас тогда не семеро, а вдвое, втрое, вчетверо больше  -  что  из

того?  Кругом  смерть.  Выйти  за  пределы  узко   очерченного,   тесного,

страшного, бессмысленного  мира  нельзя.  Если  даже  объединятся  две-три

разрозненные группы, к чему это приведет? Исчезли все перспективы.

   Это говорит Валери? Нет, не может быть, это не ее  слова,  она  другая.

Это голос внутри меня. Холодный, вкрадчивый, неотвязный. Ведь это  правда.

На что я надеюсь?

   - Но я люблю тебя, Валери!  -  с  отчаянием  говорю  я.  -  Я  не  могу

отпустить тебя... не могу согласиться, чтоб ты ушла... совсем...

   Валери улыбается, и мне становится  не  по  себе  от  этой  незнакомой,

холодной, какой-то отрешенной улыбки.