сказали, что ты убит... Я ждала... а потом..." Она ждала год. "Всего год",

- думаю я. "Целый год одиночества!" - говорит она.

   Да, уж этот-то разговор я помню  и  никогда  не  забывал.  Помню  голос

Валери, ее лицо - я все время глядел  ей  в  лицо,  стараясь  понять,  что

произошло. Очень хорошо помню, как надсадно жужжала большая муха, колотясь

о стекло. Помню запах табака в комнате, в нашей комнате.  "Ты  куришь?"  -

удивился я. "Нет, нет!" - поспешно ответила Валери. И запнулась. Я  увидел

белую мужскую сорочку на спинке стула и опять  ничего  не  понял.  Я  даже

обрадовался: мне показалось, что  Валери  ждала  меня  и  начала  готовить

одежду. Я шагнул к стулу, взял сорочку, она почему-то была очень  большая.

И тогда Валери сказала за моей спиной совсем  чужим,  сдавленным  голосом:

"Я... прости меня, Клод... я замужем..." Я круто повернулся,  словно  меня

поленом хватили, и уставился на нее.

   Можно тысячу раз  все  себе  представить  заранее,  и  не  поверить,  и

надеяться на  лучшее.  Мы  в  лагере  узнавали  многое  -  большей  частью

случайно. У одного всю семью отправили в лагерь, у  другого  умерла  мать,

третьего жена бросила. Все это дела обычные, в лагере то  и  дело  слышишь

такие истории. Но все равно думаешь - нет, со мной этого не будет!  Не  то

что думаешь, а веришь, и все тут. Иначе не выжить. И потом - разные бывают

браки. Но мы-то с Валери были созданы друг для  друга.  Поэтому  Валери  и

оказалась тут, в круге света, через столько лет. Мы просто не  переставали

любить друг друга никогда. Мы могли годами не видеть друг друга, но если с

Валери случалось несчастье, я об этом узнавал. Когда она упала  и  сломала

руку, я увидел это, увидел крутую уличку на Монмартре, увидел, как  Валери

падает, и ощутил толчок падения и на миг - резкую боль в левой руке. И так

было всегда.

   А Констанс... Впрочем, что ж! Значит, мне  так  суждено  -  любить  всю

жизнь двух этих женщин, любить по-разному, но одинаково сильно.  И  теперь

обеих одинаково удерживать в жизни своей волей и любовью... И  если  я  не

удержу... Нет, я не вынесу этой ответственности, я всего лишь  человек,  я

не могу, чтобы жизнь других людей зависела от того, достаточно ли сильно я

люблю... от того, достаточно ли я уверен в своей любви... Этого  никто  не

сможет выдержать, даже самый сильный!..

   Что со мной делается? Я  немедленно  ухожу  от  размышлений  и  опасных

сомнений,  переключаюсь  на  что-то  другое,  на  воспоминания.  Наверное,

психика  автоматически  экранирует  очаги  слишком  сильных   переживаний,

предохраняясь от перегрузки...

   "А, браво! Это ведь он сам придумал! Хорошая мысль, надо ее подкрепить.

Но почему он опять волнуется?  Что  он  видит?  Фронт...  Нет,  это  ни  к

чему..."

   Не понимаю, что со мной творится... Только что я вспомнил  войну...  Да

нет, даже не вспомнил, не то слово: просто мне показалось, будто  я  снова

сижу на бревне у блиндажа и  слушаю,  как  Селестен  Нуаре  поет  какую-то

развеселую песенку.