Ноябрь тридцать девятого года, "странная  война",  мы,  собственно,  и  не

воюем, а стоим на бельгийской границе, мерзнем, мокнем и проклинаем все на

свете. Я слушаю песню и ощущаю  привычную  глухую  боль  в  сердце  -  это

тревога за Валери, тоска по Валери. Вечер после дождя - багровый  закат  с

темно-фиолетовыми рваными тучами, и лужи красные, словно в них кровь, а не

вода, и вся холмистая равнина вокруг блестит мрачным,  резким  блеском.  Я

смотрю на широкое смуглое лицо Селестена,  на  его  блаженно  прижмуренные

глаза. Он сидит рядом со мной, я вижу каждую складку на его шинели...

   И вдруг все исчезло: и песня, и мрачный резкий свет, и  сырой  ветер...

Надо мной сияет летнее солнце, такое ясное, мирное, безмятежное, а войны и

в помине нет. Я выхожу из реки на берег,  поросший  травой,  чувствую  под

босыми ступнями эту примятую шелковистую траву и прохладную, чуть  влажную

упругую землю, дышу свежестью воды и зелени.  Капельки  воды  высыхают  на

теле, я чувствую,  как  приятно  они  щекочут  кожу.  Молодость,  счастье,

ощущение полета! Кажется, касаешься земли только потому, что тебе  хочется

чувствовать ее прикосновение.

   Валери сидит на траве и смеется. Смуглая,  кареглазая  семнадцатилетняя

девчонка. Все исходит от нее: и солнце, и трава, и река,  и  счастье.  Как

она красива! А может, и не очень красива, это ведь неважно. Просто - в ней

для меня все. Как я жил раньше, не понимаю. Мне уже двадцать два  года.  Я

мог встретить ее раньше, хотя бы на год! Ну, ничего, у нас все впереди.

   Валери - в легком платьице, белом, в синих цветах. На загорелых ногах -

белые туфельки с пряжками. Темные пушистые  кудри  коротко  подстрижены  в

кружок - странные прически тогда носили... Впрочем,  Валери  все  к  лицу.

Даже серьги. Маленькие золотые, с бирюзой сережки.  Я  и  забыл,  что  она

носила серьги тогда.

   Сверкающая река и смеющееся девическое лицо исчезают... Почему  я  сижу

здесь один? Надо пойти посмотреть, что с другими.

   Так, Констанс на кухне. Ее светлые волосы светятся  в  солнечном  луче,

как корона. В ней и вправду есть что-то царственное: осанка, походка,  это

лицо, спокойное, ласковое и строгое, редко меняющее выражение... Я  прожил

с Констанс девятнадцать  лет,  но  до  сих  пор  она  мне  кажется  иногда

загадочной. Валери, со всеми ее бесконечными переменами настроения,  с  ее

лицом, на котором отражалось все, даже тень облачка, проплывшего  в  небе,

казалось, оставляла след на этом смуглом подвижном лице, - Валери я знал и

понимал всегда. Пока мы не расстались на шесть лет... А Констанс...

   Констанс поворачивается ко мне, лицо ее спокойно и светло.

   - Ты ошибаешься, - говорит она низким звучным голосом. - Ты не видел  в

Валери очень важного: ее слабости, ее постоянной потребности в  защите.  А

во мне ты видишь и понимаешь все самое важное. Но  тебе  все  еще  хочется

видеть во мне черты Валери, и ты не можешь поверить, что мы с  ней  совсем

разные. Не можешь поверить потому, что любишь нас обеих...

   Неужели она это сказала? Нет, мне  почудилось,  должно  быть.