- Бог нас спас, только бог! - крестясь, повторял в  тот  страшный  день

вышедший из подземелья польский священник. - Мы видели, что они затеяли, и

смерть глядела нам прямо в глаза. Но бог отвел руку убийц...

   Я уже пришел в себя и слушал это, лежа рядом на койке. Бог...  Вот  он,

твой бог, валяется на койке в грязном полосатом тряпье и рукой  шевельнуть

не в силах от истощения. К этому времени в лагере опять  начался  жестокий

голод, посылки от семей и с востока и с запада перестали  приходить,  даже

скудное лагерное продовольствие поступало с перебоями. Я недавно глянул  в

зеркало в умывальной и невольно отшатнулся  -  жуткая  грязно-белая  кожа,

обтянутые  скулы,  провалившиеся  глаза,  уши   торчат,   волосы   коротко

острижены, голова кажется бесформенной, бугристой  от  шишек  и  чирьев...

Бог... ходячий скелет, как и все кругом... "И все-таки я сотворил чудо", -

вяло подумал я и тут же заснул.

   Затея с подземельем больше не повторялась. Правда, после  этого  случая

многие выкопали себе тайные укрытия и  во  время  тревоги  прятались  там,

чтобы не ходить в  подземелье:  эсэсовцы  не  очень  тщательно  обыскивали

лагерь, им было  не  до  того,  налеты  повторялись  все  чаще.  Но  Бранд

окончательно решил плюнуть на приказы из Берлина. Я ему, правда, время  от

времени внушал это, но думаю, что  он  и  без  моего  воздействия  уже  не

решился бы вторично затевать всю эту историю.

   - Что ты вспоминал? Подземелье? - спрашивает  Робер.  -  Да,  это  было

здорово. Но все это продолжалось максимум десять минут. А вот  история  со

списком!

   Да, это было сложно и трудно. Я не думал, что выдержу. Без помощи  я  и

не выдержал бы. Капо Шумахер через своих  пособников  разузнал  кое-что  о

лагерной организации. Он составил список - я потом _увидел_ этот список на

столе Бранда, там были и члены организации и люди,  никакого  отношения  к

организации не имевшие,  но  чем-то  не  угодившие  Шумахеру.  Нужно  было

действовать немедленно и решительно. Мы разработали  план,  но  почти  все

зависело от того, выдержу ли я...

   - Да, так вот: если ты  выдержал  тогда,  почему  ты  боишься,  что  не

выдержишь теперь? - спрашивает Робер.

   - Это ведь совсем другое...  -  нерешительно  говорю  я  после  долгого

раздумья. - Я был все-таки намного моложе...

   Робер нетерпеливо взмахивает рукой.

   - Ну при чем тут возраст? Ты и сейчас не старик. А  по  характеру  тебе

легче и естественней любить, чем ненавидеть. Так что действие,  наполовину

продиктованное ненавистью, было для тебя вдвойне трудным. Разве не таи?

   Я стараюсь припомнить, что я тогда чувствовал. Ненависть? Вряд ли,  мне

было уже не до этого. Просто - адское напряжение и... да, тоже страх,  что

я не выдержу и тогда все пропало. Тогда - пытки для десятков людей, смерть

для сотен, а может, и тысяч... То есть я знал это, но старался об этом  не

думать.

   Нельзя было думать об этом. Вообще ни о чем нельзя было  думать.  Нужно

было все время видеть Бранда, его красное, изрезанное морщинами лицо,  его

водянистые голубые глаза и  говорить  ему:  "Ты  знаешь,  что  капо  кухни

Шумахер - вор, наглый вор, что он и тебя обкрадывает  и  позорит  и,  чего

доброго, потащит за собой на суд, а потом на Восточный фронт.