стали гнать в подземелье всех, даже больных,  которые  еле  передвигались.

Гнали в бешеной спешке, натравливая собак, колотя прикладами автоматов. Им

надо было загнать заключенных и  успеть  спрятаться  самим,  а  эскадрильи

союзников  возникали  на  горизонте  очень  быстро  вслед   за   сигналами

тревоги...

   4 апреля 1945 года  в  полдень  над  лагерем  опять  завыли  сирены,  и

эсэсовцы начали загонять заключенных в подземелье. Но нам сразу почудилось

что-то недоброе. Сирены умолкли, а самолетов все не было, да  и  эсэсовцы,

как нам показалось, меньше торопились, чем обычно.

   Мы с Робером из окна ревира тревожно наблюдали за всей этой процедурой.

   - Дело плохо, - сказал вдруг Робер.  -  Посмотри,  многие  эсэсовцы  не

пошли в  подземелье.  И  капо  остались  -  вон,  видишь,  мордастый  Отто

прохаживается, а там сейчас прошел Рупперт...  Дело  плохо,  говорю  тебе,

Клод. Никаких самолетов нет, сам видишь.

   Подошел польский  врач  Казимир.  Он  тоже  был  очень  встревожен.  На

лагерном жаргоне, примешивая немногие известные ему французские слова,  он

сказал, что вчера прибыл товарный  поезд  и  один  вагон  разгружал  лично

начальник лагеря с двумя своими помощниками. Таскали они  какие-то  ящики.

Кроме того, ему известно, что все выходы из подземелья замурованы, остался

лишь один, а неподалеку от него в скале высверлена большая нища. По мнению

Казимира, эсэсовцы решили уничтожить  сразу  всех  заключенных  -  ведь  в

подземелье сейчас более двадцати тысяч людей, и если  завалить  выход,  то

все они там погибнут.

   Мы давно опасались такого финала и сейчас сразу поняли, что  это  может

быть правдой. Робер и Казимир поглядели на меня.

   -  Что  же  делать?  -  беспомощно  спросил  я.  -  Ведь  некогда  даже

обдумывать...

   - Выход пока один: ты должен оседлать Бранда. Можешь ты его найти?

   Я  кивнул.  Тело  стало  невесомым  и  будто  чужим,  голова   казалась

прозрачной и хрупкой, все вокруг начало туманиться и двоиться. Я знал, что

это означает: Свободу и Власть. Я уже не видел двухэтажных коек  ревира  с

пожелтевшим, застиранным бельем, не видел странных рыжевато-синих  потеков

на грубо выбеленных стенах. Я лишь смутно ощущал, как кто-то  усадил  меня

на табурет, как голос Робера произнес:

   - Ты его видишь?

   Я его видел. Начальник лагеря Пауль Бранд стоял  на  широких  бугристых

ступенях лестницы, вырубленной в скале. Неподалеку  зиял  огромным  темным

отверстием вход в подземелье. Сухое, костистое лицо Бранда было искривлено

гримасой недовольства, он постукивал стеком о  высокие  сапоги,  зеркально

блестевшие на солнце.

   - И вы ручаетесь, что этого будет достаточно? -  раздраженно  спрашивал

он.

   - Разумеется, герр штандартенфюрер!  -  с  убеждением  отвечал  румяный

крепыш Отто Лехнер, его помощник. -  Это  научно  рассчитанная  порция  на

такую кубатуру.

   - Я знаю эти расчеты, - мрачно говорил Бранд.