– Ты действительно хочешь знать? – она коснулась рукой его колена. – Я возьму космический корабль, наберу экипаж и отправлюсь к месту следующей диверсии.

– Да, верно, у тебя есть удостоверение звездного капитана. А сможешь позволить себе такое?

– Правительство субсидирует экспедицию.

– О, отлично. Но зачем?

– Я знаю с полдюжины языков захватчиков, но Вавилон‑17 – не из их числа. И это не язык Союза. Я хочу найти того, кто говорит на этом языке; узнать, кто или что во Вселенной мыслит таким образом. Как ты думаешь – я смогу, Моки?

– Еще чашечку кофе, – он протянул руку куда‑то в сторону и послал ей кофейник. – Ты задала хороший вопрос. Тут есть над чем подумать. Ты не самый уравновешенный человек в мире. Руководство экипажем космического корабля требуют особого психологического склада – у тебя он есть. Твои документы – как я помню, результат твоего странного... хм... брака несколько лет назад. Но тогда ты командовала автоматическим экипажем. А теперь это будут транспортники?

Она кивнула.

– Все мои дела в основном связаны с таможенниками. Да и ты тоже к ним относишься – более или менее.

– Мои родители были транспортниками. Я сама была транспортником до запрета.

– Тоже верно. Допустим, я скажу: «Да, ты сможешь это сделать»?

– Я поблагодарю и улечу завтра.

– А если я скажу, что мне нужно сначала с недельку повозиться над твоими психоиндексами, а тебе в это время придется жить у меня, никуда не выходить, ничего не писать, избегать всяческих волнений?

– Я поблагодарю... и улечу завтра.

Он нахмурился.

– Тогда почему ты беспокоишь меня?

– Потому... – она пожала плечами, – потому что завтра я буду дьявольски занята... и у меня не будет времени сказать тебе «до свидания».

– О, – напряжение на его лице сменилось улыбкой.

Маркус снова вспомнил о скворце.

Ридра, тоненькая, тринадцатилетняя, застенчивая, прорвалась сквозь тройные двери рабочей оранжереи со своей новой находкой, называемой смехом – она только что открыла, как он получается у нее во рту. А он был по‑отцовски горд, что этот полутруп, отданный под его опеку шесть месяцев назад, вновь стал девочкой, с короткими волосами, с дурными настроениями и вспышками раздражения, с заботой о двух гвинейских свиньях, которых она называла Ламп и Лампкин. Ветерок от кондиционера шевелил кустики около стеклянной стены, и солнце просвечивало сквозь прозрачную крышу.

Она спросила:

– Что это, Моки?

И он, улыбаясь ей, в белых шортах, запятнанных солнцем, сказал с расстановкой:

– Это говорящий скворец. Он будет говорить с тобой. Скажи «привет».

В черном глазу сверкало маленькое солнце, размером с булавочную головку. Перья сверкнули, из игольчатого клюва высунулся тоненький язык.

Ридра повернула голову, точно как это делают птицы и прошептала: «Привет».

Доктор Т'мварба две недели учил птицу при помощи свежевыкопанных земляных червей, чтобы удивить девочку. Птица взглянула склонив голову на бок и монотонно произнесла:

– Привет, Ридра, какой прекрасный день, и я счастлива.

Ридра закричала.

Совершенно неожиданно.

Сначала Маркус решил, что девочка смеется. Но ее лицо исказилось, она замолотила руками по воздуху, зашаталась, упала. Она захлебывалась криком.

Т'мварба подбежал, чтобы подхватить ее, а птица, перекрывая ее истерические рыдания, повторяла: «Какой прекрасный день, и я счастлива».

Он и раньше наблюдал у нее припадки, но этот поразил его.